Африканская книга

Дичь уходит из Калахари, но есть еще насекомые, ягоды, орехи и корнеплоды, есть вековые навыки собирательства, и есть чужестранцы, которым эти навыки можно показывать за неплохие деньги. И отряд бушменов, облаченных в традиционные наряды из шкуры хохлатой антилопы, водит нас по пустыне, рассказывая и показывая. Сегодня мы будем ночевать у них в лагере, в соломенных хижинах; будем завороженно глазеть на шаманские пляски у костра («большие и малые песни»); будем слушать их цокающий язык, щедро раскошеливаясь за возможность почувствовать себя первопроходцами, как тысячи туристов до и после нас.

Если отвлечься от коммерческой подоплеки данного мероприятия, поход в Калахари в сопровождении бушменов очень даже познавателен, да и сами бушмены кажутся на редкость симпатичными. Перед нами разыгрывают спектакль, но в их игре я не отмечаю ни усталости заученных жестов, ни подспудного раздражения, которое проступало у гордых масаи. Бушменская игра выглядит естественно, будучи обращена не только и даже не столько к зрителю, сколько к самим актерам: большую часть времени они общаются между собой, не утруждая себя переводом, дурачатся, покатываются со смеху. Потом, спохватившись, вспомнив о нашем присутствии, пытаются объяснить нам действие какого-то целебного растения, но через минуту снова отвлекаются.

Один из юношей бросается копать землю, подбадривая себя радостными междометиями. Что это он там копает? Ищет для нас калахарский трюфель. Пробовали ли мы этот деликатес? Не пробовали, но сейчас попробуем. Картофелина не картофелина, одним словом, корнеплод, довольно безвкусный. С европейскими трюфелями общего мало. Есть и другие деликатесы: орех «монгонго» (тот, что добывают из слоновьих экскрементов), орех «марама», дыня «тсамма» (ближайшая родственница обыкновенного арбуза), плоды «изюмного» куста (Grewia robusta) и куста «коньячного» (Grewia flava), муравьиные яйца, гусеницы, гигантский жук. Или, например, чудодейственная похлебка из горьких кореньев, приправленная муравьиной кислотой. Кое-что из этого вполне съедобно: у ореха «монгонго», например, приятный вкус, напоминающий фундук. Калахарская дыня, «тсамма» или «леротсе», снаружи выглядит как арбуз, но мякоть у нее бледно-желтая и совершенно несладкая. По вкусу она похожа на огурец. Из нее готовят традиционное блюдо «богобе джуа леротсе»: кашу из перекисшего сорго долго варят вместе с мякотью дыни. Это — завтрак бушмена, на удивление аппетитный.

Другой юноша, знаток целебных трав, изображает, что происходит с человеком до и после того, как он примет то или иное снадобье. Демонстрирует нам средства от запора, поноса, головной боли, бесплодия, кашля и ожогов. С особым артистизмом показывает сперва недуг, а затем чудесное исцеление. От этой пантомимы голова идет кругом. Тем временем еще несколько юнцов усердно пытаются развести костер традиционным способом (этот фокус с растиранием палочки я уже видел в деревне масаи). Наконец у них получается, и сидящая рядом старуха тотчас достает из‐за пазухи бычок, подобранный за кем-то из туристов. Прикуривает от костра. Сначала затягивается сама, затем предлагает внуку.

В том, что белые люди приезжают поглазеть на бушменов и прочие африканские племена в их «естественной среде обитания», есть что-то очень неблаговидное. Бедственное положение, в котором находятся эти племена, вынуждает их торговать своим экзотическим обликом и «дикарскими повадками», подстраиваясь под ожидания тех, кто платит. Для белого туриста бушмен — зрелище, ради которого стоило ехать за тридевять земель. Для бушмена белый турист — источник дохода, на который возлагаются большие надежды. Кто-то возразит, что это обычные отношения продавца–покупателя. Но в данном случае акт купли-продажи предполагает полное опредмечивание другого человека. Такие сделки развращают как покупателя, так и продавца.

Впрочем, есть у этой медали и оборотная сторона: современные бушмены кормятся за счет туристов; сейчас это их единственная возможность выжить. С недавних пор им запретили охотиться, а сельское хозяйство они так и не освоили. Если бы не туристы, им бы попросту нечего было есть. Спрашивается, кому будет лучше от того, что ты, воспылав праведным гневом, объявишь бойкот туристической индустрии, эксплуатирующей исчезающие африканские племена? Уж точно не племенам. Да и бесконечные волонтеры от НПО, студенты и миссионеры, табуном приезжающие в африканскую глушь, чтобы вырыть символический колодец, ощутить себя новым Швейцером, а затем щелкать селфи в обнимку с аборигенами (разумеется, бесплатно), не вызывают уважения. Не честнее ли фотографироваться за деньги, без номинального волонтерства, развращающего не меньше, а то и больше, чем откровенное «человеческое сафари»? И вообще, туризм есть туризм: осмотр достопримечательностей, шапочное знакомство с людьми. Что тут такого? В конце концов, какая разница, куда человек едет путешествовать, в Европу или Африку? Нет ли завуалированного расизма в самой предпосылке, что это не одно и то же?