Африканская книга

Ровно через два года мы снова окажемся в Йоханнесбурге в середине июля, в разгар несуровой южноафриканской зимы. Агнес снова встретит нас в аэропорту и повезет показывать город: в прошлый раз я был здесь с коллегами, а в этот раз — с Аллой; хочу, чтобы она тоже посмотрела. За окном машины опять покажется викторианская архитектура богатых пригородов, безупречно чистые и абсолютно пустые улицы, усаженные жакарандами, эритринами. Теннисные корты, здание частной школы-пансиона для мальчиков, больше похожее на Виндзорский замок, чем на школу. Это — пригороды Сэндтон, Роузбенкс, Орандж Гроув, бастионы белого меньшинства. Оно, меньшинство, до сих пор составляет около десяти процентов населения ЮАР, но, если верить Агнес, перспективы не радужные: по ее словам, правительство продолжает науськивать черных на белых. Новый президент, Сирил Рамафоса, оказался не лучше своего предшественника. Участились случаи нападений на белых фермеров, введены новые расовые квоты при приеме на работу. Учитывая уровень безработицы в стране, эти квоты означают: белому человеку приличной работы не получить. Интересно, что на китайцев квоты не распространяются, их нанимают наравне с чернокожими. В Гаутенге появляется все больше китайских районов, пригород Брума превратился в Чайнатаун. Говорят, появились даже китайские тюрьмы: вместо того чтобы нанимать на строительные работы местное население, Китай ссылает сюда заключенных, используя их в качестве бесплатной рабочей силы. С ведома и согласия Рамафосы, разумеется. Два года назад Агнес показывала нам центр города, но теперь туда ездить нельзя, слишком опасно. В прошлом году у нее гостили друзья из Голландии, и она рискнула, свозила их в центр. Ничем хорошим это не кончилось: на первом же светофоре на нее наставили дуло пистолета. К счастью, все обошлось: Агнес газанула и, чудом ни в кого не врезавшись, ушла от гоп-стопа. Но урок усвоила, в центр с тех пор ни ногой. Трое ее детей перебрались в Англию, четвертый еще здесь, но она надеется, что и он скоро уедет. Все, кто может, уезжают. Остальные прячутся за электрическими заборами в Сэндтоне и Роузбенксе. Городские достопримечательности — мост Манделы, университет Витватерсранд, небоскребы по левую руку и алмазные копи по правую — можно обозревать лишь издали. Зато в Соуэто все еще сравнительно безопасно, туда еще можно. И мы снова проезжаем мимо знаменитых градирен (теперь там устраивают соревнования по банджи-джампингу), мимо огромной больницы Криса Хани Барагваната (третья по величине больница в мире!). Снова гуляем по улице, где жил Мандела, ужинаем в буфет-столовой «Сахумзи», дегустируем зулусскую кухню: жаркое из требухи, из куриных желудков, из бараньих копытец.

После наступления темноты в Соуэто неуютно. Капюшоны, косые взгляды. Из всех динамиков — гангста-рэп. Слышатся окрики: «Эй, Агги, мама Агнес, эй!» Ее тут знают. «Эй, мама Агнес, погоди!» Несколько подростков гопнического вида несутся нам наперерез. Оказывается, я оставил в «Сахумзи» свой рюкзак. Ребята догнали нас, чтобы вернуть. «Видишь, мама Агнес, как мы о тебе печемся? Сколько нам дашь за такую услугу? Мы тебя знаем, мама Агнес, ты — свой человек. Всегда заходи». Фамильярность с очевидным подтекстом: мы тебя знаем, терпим до поры до времени. Вокруг — трущобы, оцинкованные лачуги. А в нескольких километрах отсюда — хоромы, викторианская архитектура. Неудивительно, что…

Но бывает и по-другому, и пусть лучше запомнится то другое: ощущение южноафриканской зимы, мягкая прохлада днем, зябче к вечеру, лимонный, рассеянный свет. Таким видится мир, когда впервые выходишь на улицу после болезни. И все ему под стать, этому свету: и порыжелая трава, и рыжий кирпич, и люди в лыжных шапках и толстовках, одетые так не потому, что действительно холодно, а потому, что зимой так носят, и ни с того ни с сего всплывшая цитата из романа Надин Гордимер «Люди Джулая»: «Нежный вечер обволакивал Джулая и Морин, словно принимая их по ошибке за влюбленных».

3. Виндхук — Калахари

Вынырнув из картины Сальвадора Дали (красные дюны Соссусфлея под неправдоподобно густой синевой, утрированные изгибы верблюжьих акаций, белые глиняные черепки Мертвого озера, детритная пыль ископаемых беспозвоночных), ты снова попадаешь в привычный миропорядок и не сразу замечаешь, что за короткое время твоего отсутствия этот мир успел полностью обезлюдеть. Как если бы те эмблематичные часы, что стекают с безлистой ветки в «Постоянстве памяти», вдруг показали какое-то совсем другое время — не то доисторическое, не то постапокалиптическое. Есть мир, но людей в нем еще или уже нет. «Этот свет беспробудному камню быстро снится». Не перекочевал ли ты, сам того не ведая, из одного сновидения в другое? Но тут на горизонте появляется зеленый прямоугольник: указатель на Виндхук. А вслед за ним — невесть откуда взявшийся придорожный трактир, единственная постройка на многие десятки километров.