Африканская книга

Пока мы обедали на открытой веранде «Сахумзи», на противоположной стороне улицы одна за другой появлялись труппы уличных артистов. Одни исполняли зулусские танцы в набедренных повязках, другие — «танец резиновых сапог», местный вариант чечетки, изобретенный южноафриканскими шахтерами и использовавшийся ими в качестве своеобразной морзянки. Третьи читали квайто[383], четвертые пели а капелла — на удивление слаженно, мастеровито, не хуже тех, кто выступает в нью-йоркских концертных залах.. Вся эта самодеятельность была затеяна ради нас, белых туристов, и я не вполне понимал, что с этим делать. Выступающих в разы больше, чем зрителей. Дать труппе в десять человек двадцать рэндов (чуть больше доллара) — оскорбительно, а с другой стороны, основательно раскошеливаться на непрошеное шоу тоже не хочется. Тем более что труппы всё прибывали и прибывали. «Ничего не давай», — посоветовала Агнес. Я сунул танцору в резиновых сапогах пятьдесят рэндов и стыдливо отвел глаза. Позже, перед Домом-музеем Манделы, мы видели, как малышня на улице репетирует антраша, готовясь примкнуть к танцевально-акробатической труппе, старшие учат младших, и какой-то соседский дядя или просто прохожий, завидев их репетицию, останавливается, хватает валяющееся рядом пластмассовое ведро и начинает аккомпанировать им на «барабане». Я готов тоже остановиться и наблюдать это спонтанное действо. Но Агнес тянет нас дальше: Дом-музей Десмонда Туту, парк Токоза, памятник павшим во время восстания 1976 года.

* * *

То, что начиналось 16 июня 1976 года в Соуэто, как мирный протест школьников против обучения на африкаанс, закончилось еще одним массовым террором со стороны властей (не первым: до этого были и расстрел в Шарпевиле, и события, описанные Ричардом Ривом в романе «Чрезвычайное положение»[384]). Теперь здесь мемориал — фотографическая память тех дней, не менее страшная, чем то, что можно увидеть в израильском «Яд ва-Шем». Вот куда надо было бы заглянуть моему давешнему попутчику, брайтон-бичскому апологету апартеида. Хотелось бы показать ему эти снимки: рассеченные на части тела, вырванные языки и пустые глазницы, мертвые застывшие лица, измазанные экскрементами, сожженные заживо люди. Можно ли после такого начать с нуля, чтобы прийти к какому-никакому «мирному сосуществованию»? Или прав умфундизи Стивен Кумало из романа Алана Пэйтона «Плачь, любимая страна», предрекавший: «К тому времени, когда они дойдут до любви, мы дойдем до ненависти»?

Все катится в тартарары, но если нужен просвет, то вот он рядом, в одном из самых бедных уголков Соуэто: «Клиптаунская программа для молодежи». Эту программу создали сами ее участники. В шантитауне, где нет ни электричества, ни водопровода, объединили несколько изъеденных ржавчиной лачуг из рифленого железа, и получился «дворец пионеров». Тут и компьютерная лаборатория, работающая от чудом добытого электрогенератора, и всевозможные кружки (музыки, танца, шахмат, английского языка…), и бесплатная кухня для тех, кто недоедает. Те, кто здесь учился-столовался и выбился в люди, возвращаются наставлять подрастающее поколение. Вот что по-настоящему впечатляет: неутомимая изобретательность, которую проявляют обездоленные жители Клипстауна в обустройстве своего пространства; их желание и способность существовать с достоинством в этих условиях. Никакой безнадеги, наоборот: пускают электричество, организуют отхожие места, собирают комитет по уборке улиц. Заходишь в оцинкованную халупу, где живет повариха из «дворца пионеров», а внутри — полная чаша: сервант с посудой, обеденный стол, холодильник, телевизор, стереосистема, диван, ковер на стене, барная стойка, покрытые плюшем банкетки. Чисто и уютно, и невозможно поверить, что все это влезло в конуру, по сравнению с которой и тюремная камера — хоромы; что здесь можно было устроить семейный очаг. Семья сидит за столом, обсуждает спорт и спортсменов (тех, кому повезло), рядом воркует телевизор. По телевизору здесь, как и везде, ток-шоу, реалити-шоу, рэп-баттл, но особенность в том, что здесь все это — на смеси английского с зулусским (коса? свази? шона? африкаанс?). Участники ток-шоу с небрежностью эмигрантов переходят с одного языка на другой. Человек произносит реплику на одном, ему отвечают на другом. Мне с моим педантизмом это против шерсти, но кто его знает, может, так и надо.

* * *