Агент Абвера

— Ахти! — всплеснула руками доярка Марфа, а сидевшая рядом с ней бабка Степанида перекрестилась.

— М-да, — покосился на них младший лейтенант и продолжил: — Машину тряхнуло, в лица нам секануло стальной крошкой, после чего всё стихло. Через пару минут, кашляя, мы оклемались, я, утерев морду от крови, приказал запускать двигатель — ни в какую. Сделали вторую попытку — результат тот же. «Ну, всё, — говорит сзади башнер[74], — сейчас они наведут нам решку». И точно. Вскоре со стороны немцев показался ихний «Т-3»[75], давший по нам пару выстрелов. Броня выдержала. Затем рядом с ним возник тягач, после чего обе машины покатили к низине. «Так, слушать меня! — говорю глядя в перископ. — Судя по всему, фрицы считают нас убитыми. Подпустим вплотную и откроем огонь. По моей команде». А эта шобла между тем приближается. «Т-3» лязгал гусеницами впереди, тягач шел с отставанием и чуть правее. «Хреново, если «панцер» зайдет к нам сбоку и лупанет в борт, — говорит стрелок-радист. — Там броня точно не выдержит».

«Всем молчать! — приказываю. — Ждать команды».

Сбоку заходить никто не стал (машины остановились в десятке метров напротив), башенный люк танка откинулся, и на кромку уселся фашист в пилотке. Из тягача выбрались еще трое, стащили с него буксирный трос и поволокли к «тридцатьчетвёрке».

«Сидеть тихо, — шепчу своим. — Пускай крепят».

Фрицы влезли в грязь, зацепили буксир за рым[76], после чего вернулись, и один махнул рукою водителю тягача. Тот врубил скорость, канат натянулся, потом прибавил обороты, и танк потихоньку двинулся вперед, освобождаясь от топи. А как только оказались на сухом, я скомандовал «Огонь!», и наводчик впечатал бронебойный под срез башни «панцера».

— Молодцы! — закричал с заднего ряда кто-то из пацанов.

— Ее раскололо как орех, — продолжил рассказчик, — немец тут же загорелся, а механик опять надавил стартер, и на этот раз получилось. Танк ожил, взревел двигателем, я приказал «Дави!», и мы прыгнули на тягач, как кобель на суку. Под днищем хрупнуло, машину колыхнуло, и через минуту, объезжая злосчастную низину, мы на полном ходу рванули к своим. Когда немцы опомнились и стали садить нам вслед из пушек, было уже поздно. Машина вышла из сектора обстрела. Вот такая была история, — закончил Олег. — Мне генерал вручил орден, а ребятам — медали «За отвагу». Присутствующие захлопали в ладоши…

…Наскоро переговорив с бабами, Макарыч матюгнулся «Выпалнять!», вернулся назад и, завалившись в сани, бросил соседке:

— Давай, кума, к балке.

Вновь мерзло заскрипел наст, тронулись. Минут через пятнадцать на дороге впереди что-то затемнело, нарисовался силуэт идущего навстречу человека.

Когда встречныйпоравнялся с первыми санями, бригадир выпрыгнул из них: «Руки вверх!», щелкнул затвором, незнакомца окружили бабы с вилами.

— Ну, поднял, и что дальше? — исполнил путник команду.

— Давай в сани, — махнул берданкой старик. — Да не вздумай баловать, у меня в стволе жакан, снесу башку на хрен.

Рослая молодка в фуфайке, молча уперла незнакомцу тройчатки[77] в бок, остальные ели его глазами.

— Ладно, будь по-вашему, — сняв вещмешок, грузно уселся в сани.

— Едем назад, — держа его на прицеле, приказал Макарыч бабам.

Обоз развернулся на дороге и последовал назад, спустя час въехал в деревню.

Стояла она на берегу реки, звалась Дмитриевка и насчитывала пять десятков дворов. Тут и там скрипели вороты колодцев, над крышами изб в посветлевшее небо поднимались тонкие струйки дыма, где-то мычала корова.

Подъехали к сельсовету с выцветшим красным флагом на фронтоне, остановились, незнакомца завели внутрь. Там в одной из комнат со старыми плакатами на стене председатель, инвалид, ругался по телефону с районом, в углу потрескивала дровами печь. Закончив, председатель брякнул трубку на рычаг, взглянул на вошедших.

— Вот, Леонид Михалыч, шпиёна поймали, — кивнул на доставленного бригадир.

— Точно, — добавила Авдотья. — С неба на энтом, как его, парашюте спрыгнул, — и ткнула пальцем в потолок.

— Кто такой? — оглядев чужака, нахмурился председатель. — Документы.

Незнакомец подошел к столу, расстегнул верхнюю пуговицу полушубка и, достав паспорт, вручил представителю власти.

— «Гаврилов Юрий Иванович, 1912 года рождения, уроженец Рославля Смоленской области», — развернув, прочитал председатель, шевеля губами. — Что делаешь в наших краях?

— Приехал в гости к свояку, — переступил Гаврилов с ноги на ногу.

— Где живет?

— В Прошино.

— Фамилия?

— Семенихин.

— Брешет, он Михалыч, — хмыкнула одна из стоявших у двери колхозниц. — Семенихиных там отродясь не было.

— Значит так, мил человек, — принял решение председатель. — Я тебя задерживаю до выяснения обстоятельств. Сидор[78] оставь тут, всё, что в карманах, сюда, — хлопнул по столу ладонью.

Гаврилов снял с плеча вещмешок, поставил на пол, а потом выложил из карманов дешевый портсигар, спички, перочинный ножик и в завершение изрядную пачку денег.

— Ты гляди сколько, — зашептались бабы.

Выдвинув из стола ящик, председатель сгреб всё туда, а взамен достал ключ и вручив деду:

— Отведите пока в амбар.