Агния Барто

А если она теперь о чем-то и беспокоится, то не о том, что у нее плохо со школьными заданиями и отметками, а совершенно о другом. Охваченная тщеславием, она беспокоится лишь об одном:

Ой, другую ученицу
Не послали бы на съезд!

А вот тот дедушка, вероятно очень заслуженный, который предоставляет внучке, конечно любимой и крайне избалованной, свою персональную машину,— задумывался ли он (да и не он один!) о том, какие семена тщеславия, эгоизма, кичливости чужими заслугами сеет и выращивает он в душе девочки? А если он не задумался, А. Барто может спросить его в гневе, и не только от своего лица, а словно бы от лица всей «юной Москвы», и от лица «седовласого учителя», пешком идущего в класс, и от лица множества школьников, у которых нет таких слишком добреньких дедушек:

А по какой причине,
А по какому праву
Везет машина Клаву?

По какому праву?

Конечно, этот вопрос относится не столько к самой Клаве, сколько к ее деду, хотя и очень заслуженному, но потакающему любым прихотям своей внучки и тем самым причиняющему ей большой, а может быть, и непоправимый вред, ибо корни мещанства, зазнайства, эгоизма, потребительского отношения к жизни привить гораздо легче и проще, чем потом их выпалывать.

Да, вероятно, не один «заслуженный» дедушка мог бы основательно задуматься над таким стихотворением, как «Дедушкина внучка».

У юных героев своих стихов поэтесса подчеркивает высокие качества, заслуживающие уважения и взывающие к подлинной требовательности,— вот почему она так едко высмеивает тех взрослых, которые проявляют в своих отношениях с детьми излишнюю умилительность, восторженность, готовность восхищаться каждой их выходкой, потакать всем их капризам и прихотям. Даже и малолетний ребенок чувствует — в соответствии со своим возрастом,— в чем заключается справедливость, правдивость, долг, ответственность за свои слова и поступки; но если это чувство систематически нарушается, если оно не укрепляется постоянно, а подтачивается теми взрослыми, чье влияние является решающим в воспитании и развитии ребенка, то, конечно, оно может поколебаться, ослабнуть, исказиться. А без этого чувства невозможно и нормальное развитие ребенка. Вот о чем говорят те стихи А. Барто, которые адресованы не столько нашим юным читателям и слушателям, сколько родителям и воспитателям. Преимущественно из таких стихов и составлена одна из книг А. Барто, «Про больших и про маленьких»,— и скорее про больших (и для больших, прибавим мы от себя); не случайно книга эта опубликована во «взрослом» издательстве («Советский писатель», Москва, 1958). Многие страницы этой книги адресованы родителям и воспитателям, особенно тем, кто склонен забывать о высокой ответственности перед детьми, как это мы видим в стихотворении «Гость», само название которого звучит горьким упреком, едкой издевкой над тем «приходящим» отцом, который заботу о сыне ограничивает игрушками и шоколадками. Он изредка навещает сынишку и слышит от своего пятилетнего Сашки недоуменный вопрос:

Ты папа или гость?

И едва ли отец, если смотреть правде в глаза, смог бы по-честному ответить ему на этот вопрос.

Здесь поэтесса говорит о тех жизненно важных проблемах, которые многих и многих родителей «заденут за живое».

Об ответственности за ребенка, за его душу, за его будущее говорит поэтесса прежде всего, обращаясь к взрослому читателю. Она необычайно пытлива и неутомима в обнаружении, исследовании — и осмеивании — всего того, что наносит (хотя бы из самых лучших побуждений) глубокий, а подчас и непоправимый ущерб детям, поощряет зарождение и укрепление всяческих сорняков, той цепкой и живучей растительности, которая, если не выполоть ее с корнем, может заглушить все остальное, дай ей только разрастись, — что мы и видим в стихотворении «Мама возражает» (в книге «Про больших и про маленьких»).

Против чего же возражает мама? Она возражает против того, чтобы сын участвовал в общей увлекательной работе — хотя бы вот такой, как посадка саженцев в саду (они же колючие!), или любой другой, если она требует хоть каких-нибудь усилий. А в результате оказалось, что сын с годами настолько привык к маминой опеке и защите (дескать, он же слабенький, да и родился в блокаду!), что уже отвык от труда, активности, деятельности и готов взвалить на других всю работу, которую мог бы сделать сам; в ответ на любую мамину просьбу о помощи он возражает уже окрепшим басом и ее же словами:

Нет, я лучше сяду!
Я же слабенький у вас —
Родился в блокаду!