Аграрные реформы в довоенной Ичкерии

Но куда более поражает высказывание «прежде чем говорить о вахаббитах, необходимо разобраться с коммунистами»[85], принадлежащее тому же Басаеву. Каких коммунистов Басаев собрался искать в Чечне в 1998 году, сказать сложно. Единственная левая организация в Ичкерии (Грозненский социал-демократический клуб) насчитывала всего 30 человек и уже в начале 90‑х растворилась в Движении Демократических реформ (местный аналог «Демократического Союза», предшественники антидудаевской оппозиции)[86]. КП ЧР, пришедшая в качестве местного отделения КПРФ на российских штыках, с выводом войск тихо самоликвидировалась.

Оригинала материала у меня на руках нет, я цитирую краткий политический обзор, а потому возможны три варианта истолкования слов Басаева: 1) здесь имеются в виду профсоюзы (особенно хорошо это вяжется с диалогом между Яндарбиевым и профсоюзной делегацией), 2) здесь имеются ввиду лица, сотрудничавшие с российской администрацией в период с 1994 по 1996 год (в принципе, с учётом того, что во главе этой администрации стоял бывший глава КП ЧИАССР Доку Завгаев, тоже возможно). 3) обе категории одновременно.

В данной главе была очерчена расстановка классовых сил в республике настолько, насколько это позволяла мне источниковая база и основная тема статьи. Широкие аналогии на подобном материале крайне преждевременны, но одно бросается в глаза сразу — мы не видим никаких признаков общей и всенародной «национально-освободительной» платформы, где совпали бы интересы всех социальных групп. Напротив, когда общенациональная забастовка вслед за экономическими требованиями выдвинула политические, то первым из них было проведение референдума о взаимоотношениях с Россией. А главным итогом этого неудачного выступления — роспуск парламента, упразднение разделения властей и сосредоточение всех полномочий (насколько это применимо к государству, стремительно теряющему монополию на насилие) в руках самого мятежного генерала.

Ни в один из периодов своего существования Ичкерия не знала «социального мира». Напротив, уже в 1993 году противостояние приняло формы гражданской войны между правительством Дудаева и разрозненными группами оппозиции, вроде Временного Совета Чеченской республики, республики Шалажи, «лабазановцев» и прочих. В мае 1993 года муфтият и парламент республики приняли совместное заявление, где говорилось:

«Сейчас в республике установлен по существу незаконный авторитарный режим, приведший к небывалой в истории чеченского народа конфронтации одной части населения с другой»[87].

Безусловно, всегда остаётся козырная карта, вроде объявления всех оппозиционных групп компрадорами и российскими ставленниками, но проблема в том, что невозможно, в таком случае, всерьёз воспринимать дудаевско-масхадовский режим как нечто в корне отличное.

По воспоминаниям Абубакарова, которого очень трудно упрекнуть в пророссийских настроениях, правительство Дудаева всерьёз рассматривало всего три варианта дальнейшего развития республики (он участвовал в их разработке):

1. Интеграцию в состав России на особых условиях.

2. Постепенный переход к конфедеративным отношениям с Россией в обход «центра», через прямые экономические контакты с соседними регионами.

3. Двойной протекторат России и ЮНИДО (Организация Объединённых Наций по промышленному развитию) с прицелом на добровольное вхождение в геополитическую сферу влияния России, но уже в качестве независимого государства[88].

Поразительная откровенность для убеждённого сторонника «дудаевщины». Впрочем, история и так имеет массу иных доказательств тому, что клюют на пропаганду национальной исключительности и отдают за неё жизни только «низшие», в то время как «высшие» договариваются о ценах. Тем не менее данные утверждения могут стать центром полемики, так что я не ограничусь воспоминаниями одного Абубакарова. И действительно, бывший министр о некоторых вещах, по-видимому, предпочёл умолчать.

Вот что в 1993 году писал сам Джохар Дудаев в одной из своих программных брошюр: