Агриппина. Младшая сестра Смерти

Значит, женщина не видит сатира. Одной проблемой меньше.

– Козлик! – упрямится Тихон. – Вот он! Рядом с девочкой! А на дереве бума…

Сатир резко подаётся вперёд и шипит:

– Чеши отсюда, мальчик, пока мои рога не проткнули твоё тщедушное тельце.

Тихон выпучивает глаза и даёт дёру. Его мама плетётся следом, прикрикивая, чтобы он не выбегал на дорогу.

Сатир поворачивается ко мне.

– Зачем ты напугал мальчишку? – негодую я.

– Не люблю, понимаешь ли, когда меня называют козлом, – склабится рогатый.

– Тебя видят только дети и подростки?

– Нет. Меня видят те, у кого есть… – он заминается, подбирая слово, – предрасположенность.

– К чему?

– К тому, чтобы служить Смерти.

У меня перехватывает дыхание. Служить смерти? То есть… убивать?

Да, у меня точно есть к этому предрасположенность.

В глазах темнеет, и единственным светлым пятном остаётся лицо сатира. Скамейка пытается уплыть из-под тела. Закладывает уши.

– Дыши. – Рогатый строго смотрит на меня. – Ну давай уже, вдох-выдох. А то Тихон и его мама, вернувшись с прогулки, обнаружат твой синюшный труп. Ты же не хочешь нанести ребёнку ещё одну душевную травму?

– Свиток. Ты. Всё это… вербовка? – спрашиваю я, налаживая дыхание. – Вербовка в отряд наёмных убийц? Из-за того, что со мной происходит? Кто-то решил этим воспользоваться, да?

Звучит, как полная чушь, и я надеюсь, что так и окажется. Но сатир, прищёлкнув языком, отвечает:

– Зришь в корень, малыш. Не знаю, что там с тобой происходит, но про отряд убийц – это верно. Их четыре, и они называются «масти». Когда ты найдёшь все свитки и выполнишь все задания, тебя зачислят в одну из них. Остаётся только понять, в какую. Червы, пики, трефы или – скрестим пальцы, чтоб только не это – бубны. Выбор, как видишь, невелик.

Какое-то время я молчу, пытаясь усвоить информацию. Потом спрашиваю:

– А в чём между ними разница?

– Ой, знаешь, почти никакой, – невинным голоском заявляет рогатый. – Просто червы и пики уничтожают нечисть, а трефы и бубны – людей. И все масти, разумеется, жаждут поубивать друг друга. – Он смотрит поверх моей головы и радостно заявляет: – А вот, кстати, и они!

Глава 4 Оказаться меж двух огней

Я оборачиваюсь и вижу, что ко мне приближается девушка, высокая и худая, как модель. Походка у неё тоже модельная, что называется, от бедра. Волосы цвета платины падают на лицо и колышутся в такт шагам. На девушке белоснежная блузка с воротником-стойкой, приталенный пиджак и узкие чёрные джинсы.

– Правда, пришли не все. Какая жалость! – комментирует сатир.

Он устраивается поудобнее и подпирает подбородок кулаком, словно готовится смотреть увлекательное шоу.

– Где свиток? – спрашивает девушка, сурово поглядывая то на меня, то на сатира.

Я тоже смотрю на рогатого. Он, конечно, мерзкий тип, но ждать совета больше не от кого.

– Не отдавай, – скособочив рот, шепчет сатир.

А потом вскакивает и орёт девушке, указывая на меня:

– Он у неё! В кармане! Я сам видел!

Недоумение и обида сливаются в один горький ком и встают в горле. Ну и скотина же этот рогатый!

«Модель» бросается на меня с изяществом и прытью гепарда. Я успеваю лишь прижать руки к животу, бессознательно защищая бумажку с выполненным заданием – сама не знаю, зачем. Наверное, срабатывает древний инстинкт «я ни за что не отдам тебе это барахло, хотя мне самой оно не слишком-то нужно». Девушка вцепляется мне в предплечья, трясёт, дёргает, и я скатываюсь со скамейки. Локти и копчик пронзает боль.

На миг в поле зрения оказывается предатель-сатир: он зачем-то забрался на дерево и сидит на ветке, помахивая копытами. Попугай недоделанный!

«Модель» запрыгивает на меня, прижимает к земле и пытается расцепить руки, мешающие добраться до свитка. Она не очень-то сильная, а может, не хочет драться всерьёз – поэтому наше сражение больше похоже на детскую возню.

Тело вспоминает: такое уже было. Давно, очень давно. А следом в голове зажигается лампочка и, помигивая, выхватывает спрятанное в дальнем углу сокровище. Один из многих бриллиантов памяти, в сердцевине которого всеми цветами радуги переливается боль.

Первый класс. Перемена. Ксюша, моя подруга, вертится на полу в школьном коридоре. На глазах у неё слёзы. А я вонзаю пальцы ей в живот.

Жар батареи у виска. Запах линолеума и пота. Улюлюканье и хохот одноклассников.

– Больше не могу-у-у! – стонет Ксюша.

– Тогда отдай! – пыхчу я.

– Счас умру-у-у! – выдавливает она, а следом из её рта вырывается удушливый смех.

Я продолжаю щекотать подругу, надеясь, что она всё-таки сдастся.

В тот раз нападала я. А Ксюша отбивалась. Она украла из моего пенала валентинку и отказалась вернуть. Хихикала и грозилась, что раскроет картонное сердечко и прочтёт перед всем классом, кому оно адресовано. Я совсем не хотела этого.

Да, детская дружба бывает странной. В ней есть жестокость. Интересно, а во взрослой – тоже? Мне этого никогда не узнать, ведь друзей заводить я не собираюсь.