АЯУАСКА, ВОЛШЕБНАЯ ЛИАНА ДЖУНГЛЕЙ : ДЖАТАКА О ЗОЛОТОМ КУВШИНЕ В РЕКЕ

навстречу из джунглей вышли полностью обнаженные девушки и юноши.

Узенькая полоска из соломы, болтающаяся на талии, по мнению

португальцев, в качестве одежды не засчитывалась. Я, конечно, не

португальский конкистадор, да и времена не те, но на меня тоже произвело

впечатление такое раскованное отношение к своему телу. Судя по этой

хронике, португальцы оценили красоту тел. Я же оценила свободу и

непринужденность сеньоры Изабеллы.

В это время подошла молодая пара – оба антропологи из Лимы. Девушка

еще работает над докторской диссертацией, а муж ее уже защитился и

получил свой PhD. Тема ее тезисов звучит примерно так: исследование

художественных образов, возникающих под воздействием аяуаски, и

выразительные средства, используемые для передачи художественных

образов. Звучит витиевато, но на практике все проще: она изучает рисунки

старшеклассников Сан Франциско и интерпретирует их в нужном ей

направлении.

Девушка, как и я, собиралась в эту ночь приобщиться к аяуаске — впервые в

жизни, а муж ее уже был закаленным бойцом. Церемония у них была

назначена в другом доме, а сюда они просто зашли просто по старой дружбе.

Девушка, как и я, слегка нервничала, а ее муж нас обеих успокаивал, говоря,

что главное во время церемонии — следовать указаниям шамана, следить за

икарос, то есть держаться за него – и тогда все будет в порядке. И что если

дон Хуан будет меня вести, то мне вообще переживать нечего: я в надежных

руках. Поэтому нигде не потеряюсь и вернусь в этот мир невредимой.

Однако от этих напутствий спокойнее не становилось. Наоборот, проделав

обычную математику человеческого общения: один пишем, два в уме - я как

раз впервые конкретно поняла, что, оказывается, оттуда можно и не

вернуться... а даже если и вернешься, то из его слов - с учетом моей

творческой экстраполяцией - выходило, что вернуться можно серьезно

покоцанной.

Но вот наконец стемнело...

13. НОЧЬ В САН ФРАНЦИСКО, ПЕРУ

14. НОЧЬ В САН ФРАНЦИСКО, ПЕРУ

Наконец стемнело. Отец и мать моего курандеро-сына, сеньор Хуан и его

жена, их сын-курандеро и я отправились из их дома в глубь деревни, где у

них был построен громаднейший круглый дом - малока - и предназначался

он именно для аяуасковых церемоний. В нем было чисто и приятно пахло

свежим деревом. Занимал он примерно сто пятьдесят квадратных метров,

пол был деревянный, а крыша - из травы, окна были предусмотрительно

заделаны от ночных залетных насекомых мелкой металлической сеткой.

Над окнами висело несколько картин. На них жили своей яркой и правдивой

жизнью змеи и деревья, ягуары и пумы, росли лианы и текли реки. Сын

проследил за моим взглядом и застенчиво сказал:

- Я их вижу, когда принимаю аяуаску, а потом вот на холстах рисую то, что

увидел.

Днем, чтобы содержать семью, он работал водителем мотокара, и непохоже,

чтобы у него была возможность профессионально поучиться рисовать свои

дивные картины.

В свете этого они производили особенно сильное впечатление. Их краски и

образы, их общий настрой – а выходил он далеко за пределы материального

холста – так врезались в память, что забыть их потом уже было невозможно.

С собой в малоку мы привезли на мотокаре три матраса. На одном

расположились отец и сын, напротив них, на расстоянии полутора метров,

легла мама, а под прямым углом к двум матрасам – в перекладине буквы П –

расположилась я. Руководство мероприятием плавно перешло в руки дона

Хуана. Сыну он отвел вспомогательную роль статиста: скорее всего, тот еще

находился в стадии ученичества, хотя ему уже было далеко за тридцать.

Мама же, как выяснилось дальше, находилась здесь на лечении.

Основные участники были уже в сборе - ими, с моей точки зрения, являлись:

папа, одетый в тунику, расшитую традиционным узором, и я, застывшая в

почтительном ожидании справа от него на матрасе — но церемонию он, тем

не менее, не начинал. Оказалось, что мы ждали возвращения сына: тот

пошел домой переодеться в такую же тунику-трансформер, в которую был

одет его папа: похоже, что в повседневной одежде приступить к церемонии

им казалось немыслимым - может быть, и впрямь, в ней заключалась особая

магическая сила. Сын вскоре вернулся, и теперь оба мужчины были

приодеты подобающим для церемонии образом.

Ими нельзя было не восхититься— это я про туники, не про мужчин.

Длинные, доходящие до колен, расшитые спереди и сзади черным узором,

проложенным по белой хэбэшной ткани - некрашеной и плотной. Это им

заботливые и внимательные жены одежду расшили такими сказочными

узорами. А сколько чувств туда женщины вложили с каждым сделанным

ими стежком вышивки: ведь процесс украшения одной такой туники может

растянуться на целый год.

Мы расселись по своим матрасам, папа открыл бутылку с аяуаской и

засвистел – такой звук тут называют silbar, хотя это, скорее, это не просто

свит, а свист в сочетании с шипением. Он принялся в бутылку этим особым

образом дуть-свистеть, а потом стал с аяуаской разговаривать напрямую.

Дальше он закурил две сигареты мапачо и одну протянул мне, чтобы я тоже

ее покурила.

- Только дым глотать не надо, - предупредил он.