Слова Джошуа разбивают мне сердце на кучу крошечных, хрупких осколков.
– Ты едешь домой? – неверяще шепчу я. – Почему ты не сказал, что это может случиться?
Прошла неделя с тех пор, как мы с Джошуа превратили «Домик на дереве» в наше убежище. Но сегодня слишком холодно для прогулок, поэтому мы лежим на моей кровати. Эта новость его тоже не обрадовала.
– Не знаю, – говорит он, откинув телефон в сторону. – Наверное, надеялся, что они каким-то образом… забудут про меня.
– Твои родители не забудут про тебя, это же очевидно, – начинаю я кипятиться.
– Ты бы удивилась, узнав, сколько времени мы потратили на разговоры с тех пор, как я приехал в школу, – вздыхает Джош. – Минут двадцать, если не меньше. И большую часть из этого времени мы проговорили сегодня.
Я вздыхаю в ответ:
– С днем рождения.
Родители Джошуа выбрали сегодняшний день, чтобы сообщить ему, что всю неделю выборов он проведет дома. Они хотят привлечь внимание прессы: восемнадцатилетний парень впервые проголосует за своего отца. А значит, Джошуа ждут съемка на избирательном участке, интервью после выборов и прочие сомнительные радости. У меня же день рождения только в конце июня. И значит, я не смогу участвовать в этом голосовании.
– Это так мерзко, – возмущается он. – Родители тащат меня в свой мир подлости и хотят, чтобы я подлизывался к репортерам.
– Голосовать за своего отца не подлость, – пытаюсь я возразить.
– Зато все остальное подлость, – не сдается Джош.
– Согласна, – вздыхаю я.
Но самое ужасное, что время его отлета совпадает со временем окончания наказания, когда мы могли бы посвящать друг другу каждую минуту.
– Но, – продолжаю я, – у нас хотя бы есть торт.
– Торт? – Глаза Джошуа загораются надеждой.
Я улыбаюсь и сползаю с кровати.
– Ты уже и так много сделала, – протестует Джош, хотя сразу понятно, что он не против. – Крем-брюле… Подарки…
– Только одна из подаренных вещей считалась подарком, – смеюсь я.
– Но они обе мне нравятся, – возражает Джош.
После ланча я вручила ему кривоватую лису из папье-маше, которую сделала сама. К ее заднице я приклеила фиолетовые карандаши. Другой подарок уже был настоящим – оригинальная картина одного из любимых художников-аниматоров Джошуа. Я заказала ее сразу после того, как мы начали встречаться и Джош упомянул, что его день рождения приходится на двадцать четвертое октября. Я переживала, что слегка переборщила, но, кажется, любимый искренне обрадовался обоим подаркам.
Я подхожу к мини-холодильнику и тут… что-то останавливает меня. Тишина. Я выглядываю в коридор. Там пусто. Дверь Нейта закрыта. Никого не видно. Меня накрывает волной безумия. Или, возможно, это отчаяние, вызванное надвигающейся разлукой. Моя рука застывает на ручке двери… А потом я принимаю решение и закрываю дверь.
Джош сглатывает. До этого мы старательно придерживались правил.
– Ты уверена? – говорит он, и голос его звучит глухо.
– Несомненно, – шепчу я.
– Мой день рождения становится лучше, – шепчет мне в ответ Джош.
Я выключаю свет.
– А еще темнее, – усмехается он.
Я на ощупь включаю лампу на столе и достаю из холодильника маленькую круглую коробочку с ореховым тортом, покрытым глянцевым шоколадным муссом. Зажигаю идеальный круг из свечей и тихо исполняю: «Joyeux anniversaire»[33]
. Мелодия та же, что и в английской версии. Джош улыбается, слушая, как я пою, потому что раньше никогда этого не слышал.– Какой страстный голос, – говорит он.
Если судить по виду моего любимого, то все происходящее ему чертовски нравится. Я же одновременно смущаюсь и получаю удовольствие. Джош закрывает глаза и задувает все восемнадцать свечей.
– Ты загадал желание? – спрашиваю я с нескрываемым интересом.
– Да. – Джош кивает на дверь.
Я легонько шлепаю Джошуа по руке вилками. Он хватается за них и тянет на себя, вынуждая меня сесть рядом. Мы смеемся, уплетая торт прямо из коробки, но вскоре я наедаюсь и валюсь на кровать. Через несколько минут Джош отставляет тарелку и падает рядом со мной, а затем издает довольный стон. Я хватаю его за правую руку и в свете лампы вижу, как он морщится. Я сразу же отпускаю его:
– Воспаление сухожилий?
– Все нормально, – морщится Джош.
Я сердито смотрю на него.
– Ладно, – признается он. – Сейчас очень больно.
Какое-то время мы молча смотрим на его сведенную судорогой руку.
– О-о… – печально говорю я. –
Джош удивленно вскидывает голову. Я впервые так ласково назвала его – мой милый. Это как назвать кого-то «моим сладким»[35]
. Я вижу, что Джошуа это нравится, но он все равно отводит взгляд.– Я все еще нервничаю рядом с тобой, – бормочет он.
– Правда? – тихонько смеюсь я.
– Я кажусь себе… неуклюжим. А ты словно фарфоровая куколка… Такая идеальная. Хрупкая, милая, симпатичная…
– Не бойся, если ты прикоснешься ко мне, я не разобьюсь, – улыбаюсь я.
– Нет? – Джош улыбается в ответ.
– Нет. И с тобой тоже не приключится ничего дурного…