– Я прихожу сюда до середины ноября. И знаешь, некоторые зимние дни не такие уж холодные. Но мы с Куртом обычно тусовались в общежитии, а иногда в библиотеке.
Джош смотрит на меня. Его взгляд такой сексуальный, что сердце пропускает удар.
– Но куда пойдем мы? – не отступает он.
– Неважно, – отвечаю я. – Главное, мы будем вместе.
– Я хочу показать тебе свои любимые картины, – предлагает Джошуа. – Например, автопортрет Ван Гога в д’Орсе. А еще мне всегда нравился Ван Дейк в Лувре, «Портрет Карла I на охоте». Даже не знаю, почему мне так нравится этот портрет. Может, ты мне скажешь.
Я закрываю глаза и наслаждаюсь тем, как солнце ласкает веки.
– Я бы хотела отвести тебя в ресторан в мечети, – предлагаю я. – Возьмем себе мятный чай и медовые десерты.
– Покатаемся на колесе обозрения на площади Согласия, – подхватывает Джош.
– А затем прогуляемся по Тюильри и выпьем
– Пройдемся по блошиному рынку на Монмартре, – продолжает он. – Купим ржавые велосипеды и разбитые зеркала.
– Доедем на
– Вот это я называю идеальными днями, – говорит Джош, стоя лицом к стене.
Я открываю глаза. Он опускает маленькую кисточку в краску и замирает. А затем… оживает.
Его замысел быстро становится понятен. Он рисует на внутренней стене ограждения крыши. Начинает с наброска, с контура, и по кругу заполняет все свободное пространство. Нетрудно догадаться, что это будет.
Я улыбаюсь и позволяю ему работать в тишине.
Джош берет кисть побольше и делает более выразительные мазки. На облезшей белой краске, покрывающей стену, появляются большие зеленые листья и толстые зеленые ветки. Я погружаюсь в книгу о поисках древнего, затерянного в лесах Амазонки города, изредка поднимая голову, чтобы понаблюдать за созданием дерева. Но когда Джош наносит очередные мазки, между листьями проступают неожиданные очертания. Любимый дорисовывает окружающую панораму. Здания невероятно реалистичны, но некоторые получились более округлыми, а некоторые более квадратными, чем они есть на самом деле.
Тут заявляется Жак и трется о ногу Джошуа.
Когда Джош этого не замечает – что происходит впервые, ведь он обожает Жака, – кот недовольно фырчит и идет ко мне. Я кормлю его утиными желудочками из салата, что ела на обед, и Жак разрешает погладить себя, а потом куда-то стремительно исчезает.
Солнце пригревает все сильнее. Джош снимает футболку. Он настолько погружен в работу, что забыл о моем присутствии. И теперь он сам подобен произведению искусства. Он высок, строен и мускулист, линии его спины, плеч и рук необычайно красивы. На правой лопатке у Джошуа небольшая родинка, а на пояснице – блеклый шрам. Череп и скрещенные кости на руке идут ему сейчас, как никогда.
А… верхняя часть бедер. Пояс джинсов так и норовит съехать вниз, и это вновь и вновь привлекает мой взгляд.
Господи!
Джош вынимает из рюкзака вторую банку краски. И после нескольких минут на фоне Парижа появляется кое-что неожиданное. Ввысь взлетают небоскребы, над реками протянулись подвесные мосты. Тот тут, то там я замечаю статуи львов. А затем Джошуа рисует фламандское здание под черепичной крышей, чей фасад украшают вьющиеся розы, а рядом с ним – темно-коричневый дом с ящиками для цветов под окнами, увитыми плющом, и американским флагом на крыше. Уверена, это его дом.
Я ошибалась. Джош не просто превратил это место в настоящий домик на дереве. Он превратил его в домик на дереве с видом на весь мир. Наш мир. Париж и Нью-Йорк.
Он делает последние штрихи – дорисовывая птичек между веток дерева. Некоторые выглядят совсем как настоящие. Другие настолько причудливы, что, наверное, существуют лишь в его воображении. На весь рисунок уходит часов шесть.
Вышедший из транса Джош выглядит растерянным. Он поворачивается ко мне. А я по непонятной причине начинаю плакать. Любимый продолжает смотреть на меня, но его лицо застывает, а я продолжаю рыдать, и по моим щекам катятся невероятно большие слезы. Он склоняет голову, не отводя взгляда, а затем опускается на плед. Его глаза распахнуты, и в них плещется страх.
– Это… это так красиво, – шепчу я в восторге.
Джошуа расслабляется и начинает так сильно смеяться, что падает на спину. Его покрытые краской руки сжимают плед, а тело сотрясается от безудержного хохота.
– Не смешно, – бормочу я.
Я промакиваю лицо пледом, он же только сильнее заливается смехом.
– Теперь мне придется постирать этот плед. – Я показываю на пятна краски.
Джош медленно успокаивается. Он улыбается мне – блаженной, божественной улыбкой – и разводит в стороны свои длинные руки. Я прижимаюсь к его плечу, заляпанному зеленой краской, и он крепко меня обнимает. Я прижимаюсь ухом к обнаженной груди Джошуа, слушая, как его сердце колотится в груди, провожу руками по его телу, и он закрывает глаза. Я нежно целую его грудь. Он же приподнимает мое лицо и сцеловывает слезы.
– Спасибо, – говорит он. – Это была самая лучшая реакция. Спасибо за все.
Глава 14