Айвазовский

Известно, как часто ученики здесь копировали произведения корифеев живописи, в том числе и Айвазовского. Их полотна украшали стены училищных коридоров. Для Училища живописи, где всегда не хватало музейных экспонатов, учебных пособий, такой дар был крайне важен. Сотни студентов, прежде всего пейзажистов, могли изучать классическую манеру письма благодаря оригиналам высокопрофессиональных произведений до 1919—1920 годов, пока руководство ВХУТЕМАСа (Высшие художественно-технические мастерские), затем ВХУТЕИНа (Высший художественно-технический институт) не стало передавать произведения известных авторов-реалистов и картины старых мастеров в различные учреждения[210]. На смену реалистическим трактовкам пришёл модернизм, отрицающий как воспроизведение жизненных форм, так и профессионализм.

Иван Константинович не застал этого периода и в течение всей творческой жизни следовал вектору классического искусства. Для него всегда были важны образы родной крымской земли, для которых он находил бесконечное разнообразие трактовок, но при этом всегда очень точно воспроизводил определённую местность.

В середине 1850-х годов жизнь Ивана Константиновича и его творчество были связаны не с Москвой и не с Санкт-Петербургом, а в основном с родной Феодосией. Здесь он находил время и для активной художественной работы, и для общения с многочисленными гостями, и для успешного ведения хозяйства. Со временем помимо дома на городской набережной прославленный пейзажист приобрёл имение неподалёку от Феодосии, в деревне Шах-Мамай, а также небольшой дом в Судаке. В этом доме он любил бывать, играл на скрипке, при этом на рояле ему нередко аккомпанировал композитор А. А. Спендиаров, имевший в Судаке дачу. Иван Константинович, как характерный представитель интеллигенции того времени, преклонялся перед классической музыкой. Известно, насколько музыкальные вечера были распространены тогда в художественной среде. Рояль регулярно звучал в санкт-петербургской артели художников, основанной И. Н. Крамским, во многих московских домах: на музыкальных четвергах К. И. Рабуса на Садовой, в доме В. М. Васнецова в Троицком переулке, где неоднократно выступал Ф. И. Шаляпин, концерты великого певца проводились и в Московском училище живописи, ваяния и зодчества на Мясницкой, современники восхищались приёмами в знаменитом доме П. М. Третьякова в Лаврушинском переулке, во время которых также всегда звучала музыка.

Однако в иллюзорно-возвышенный мир музыки и живописи, столь значимый для Ивана Айвазовского, нередко бесцеремонно вторгалась действительность, те события и происшествия, которые требовали от него верных, практически взвешенных решений. В 1855 году художник стал свидетелем необычной, почти драматической сцены: отара его овец, застигнутая бурей на берегу, устремилась в море. Пастухи тщетно пытались развернуть овец обратно к берегу, и многие животные погибли. Этот сюжет лёг в основу живописного эскиза композиции «Овцы, загоняемые бурею в море», написанного в малом размере на дереве, предположительно в том же году. Вероятно, при использовании данного эскизного решения была создана одноимённая картина в 1861 году[211]. Изображение овец, в том числе пасущихся среди степей, довольно характерно для творчества Айвазовского, известно около полутора десятков подобных его произведений, например уже упоминавшаяся выше картина «Овцы на пастбище» (1850-е), а также «Отара овец»

(1857), «Купание овец» (1878).

1856 год принёс пейзажисту не только весьма интересный в художественном отношении, но и престижный заказ, ставший очередным подтверждением его мирового признания. Но об этом ничего не сказано! Он совершает поездку во Францию, после чего приступает к исполнению ряда живописных произведений. Для художественной выставки в столице Франции в 1857 году им написана серия из четырёх пейзажей «Богатства России». В наши дни из четырёх полотен известно только одно — «Зимний обоз в пути»[212]. Следующий год в жизни И. К. Айвазовского был ознаменован творческой поездкой во Францию, увенчавшейся высокой наградой: первым из отечественных художников он был удостоен французского ордена Почётного легиона.

Но этот год принёс художнику и не меньшую личную радость. Иван Айвазовский продолжал в письмах просить брата Габриэла изменить своё решение посвятить себя служению католической церкви, объяснял, насколько важно для него возвращение в лоно национальной армянской церкви. Только в 1857 году Габриэл прислушается к словам брата и в письме Ивану Константиновичу от 5 мая 1857 года подтверждает своё согласие, констатируя: «Моему уходу от католической церкви ты бесконечно рад, усмотрев в этом, наконец, исполнение твоей 20-летней мечты. Брат мой! Задача была не из лёгких и не совместимая с моей незлопамятной натурой и миролюбивыми чувствами; однако во имя симпатии к твоим справедливым предложениям, энергичному патриотизму и сочувствию страданиям, столь долго мною переживаемым, не имел права сказать тебе нет, и вот, насколько смог, выполнил твою просьбу»[213].