Айвазовский

Приведенные отзывы отчасти перекликаются со словами знаменитого критика В. В. Стасова. Известно, что Айвазовский очень быстро создавал свои марины, нередко в течение всего лишь одного-двух часов. Стасов, несомненно, признающий масштаб творчества мариниста, по этому поводу замечал: «Кто пишет двухчасовые картины, то про себя держи этот несчастный секрет, не выводи его наружу, а особенно не разоблачай его перед учащейся молодежью, не учи ее легкомыслию и машинным привычкам»[450]. Однако несколько большая доля справедливости содержится в другом заключении «пламенного» критика о выдающемся маринисте: «А Айвазовский, не точно ли до такой же рутины дописался и он, со своими вечно одинаковыми голубыми морями, лиловыми горами, розовыми и красными закатами, со своим вечно дрожащим лунным светом и с прочею своею застарелою и застывшею неправдою и преувеличением? Да, отвечу я: но у Айвазовского есть, несмотря на это, своя действительная поэтическая жила, есть порывы к истинной красоте и правде; притом он свое дело сделал: он двинул других по новому пути — что же эти-то сделали, эти, его наследники?»[451] Вопрос риторический, но актуальный и, конечно, не только в отношении развития искусства Ивана Константиновича, но шире — в отношении наследников каждого великого деятеля в какой бы то ни было сфере. Как жаль, что среди них находим так немного достойных, которые хотя бы отдаленно могли приблизиться к уровню таланта и масштабу личности того, кому наследуют. И тем более важно ценить и сохранить через столетия память о великих людях, чьи имена и деяния составляют наше национальное достояние.

И потому более объективно, на наш взгляд, лаконичное заключение И. И. Шишкина, именовавшего И. К. Айвазовского «патриархом-маринистом»[452]. Современник выдающегося феодосийца, ректор Санкт-Петербургского университета М. И. Владиславлев оценивал его творчество эмоционально, как подобает творческому человеку, и вместе с тем объективно и последовательно:

«Искусство и наука есть плоды одного, свыше дарованного человеку, разума, только вторая ищет истины в понятиях, а первая постигает ее в художественных образах; искусство поднимается, находя в науке не только помощь техники и анализа, но и средства для уяснения и понимания исторической связи и значения своих дел: наука возвышается и растет, когда художественный вкус согревает холодный рассудок.

В Вас, досточтимый Иван Константинович, всего очевиднее эта истина. Как редкий из натуралистов, Вы изучили свой Евклинский Понт[453], и никто из представителей науки не может соперничать с Вами в изумительном знании живого моря, грозного в своем бурном гневе, нежного, когда оно покойно ласкает южные берега России. Глубина мысли и дивное художество сделали Ваши создания предметом удивления всего света, и в них мы видим откровение того, что дадут со временем образованному и художественному миру энергия и богатство духовных даров в нашем отечестве. Полвека службы искусству и такой, как Ваша, неутомимой, не знавшей отдыха, подвигавшейся от успеха к успеху, — это великий и поучительный пример для художников и ученых»[454].

Таким великим и поучительным примером искусство И. К. Айвазовского оставалось и в прошлом столетии, остается и ныне, а самого живописца следует назвать эталоном художника-гражданина, его деятельность — образцом служения. В ХХ веке внимание к искусству знаменитого мариниста не ослабевало. Известный искусствовед Б. В. Асафьев (Игорь Глебов) в исследовании «Русская живопись. Мысли и думы» считал И. К. Айвазовского одним из наиболее востребованных художников XIX столетия: «В гостиной, в салоне, в кабинете должны находиться картины, ничем не тревожащие сознания, но „дразнить“ (не волновать, а дразнить) чувство они могут. На этом „базисе“ получают громадный отклик, повсеместный и долголетний, моря И. К. Айвазовского. Их много. А подражаний им миллион!.. Дело вкуса — принимать или не принимать живописную манеру Айвазовского, но главного отрицать нельзя: чувствуется воздух моря, и видно мощное движение волн, чьим дыханием с юных лет было пронизано сознание художника»[455].

«Подражателями морей» феодосийского пейзажиста отчасти являлись А. Боголюбов и Э. Махтесян, каждый по-своему претворивший художественный метод феодосийского мариниста. Боголюбов, становление искусства которого во многом было связано с влиянием Айвазовского, обрел свой, несколько отличавшийся метод работы, о чем писал: «Хотя мы с ним [Айвазовским] преследовали одно направление, но он мне никогда не мешал, ибо я всегда был натуралист, а он идеалист — я вечно писал этюды, без которых письмо картины для меня было бы немыслимо, он же печатно заявлял, что это вздор и что писать надо впечатлением, посмотрев на природу»[456].