И вновь в груди поднялось беспокойство. Лиззи всячески пыталась его задушить, забыться. Не получалось. С ночи на кладбище тревога росла, распускала ледяные щупальца, и все сложнее было выкинуть ее из мыслей.
– Не беспокойтесь, мисс! Мистер Голдстоун обязательно обратит на вас свое внимание! – уверенно и весело произнесла Рэнни, по-своему истолковав чувства Лиззи.
Та поднялась с пуфика, оправила платье и благодарно кивнула: «Не объяснишь же дурехе, что не из-за Роберта я беспокоюсь!» Стрелка часов дрогнула и с едва слышным щелчком встала на четыре – время спускаться к гостям и открывать бал с родителями. Лиззи еще раз поправила прическу, перчатки, разгладила юбку и, улыбаясь, покинула комнату.
Внизу тихо играл оркестр. Приглашенные переговаривались, между ними сновали слуги, разнося напитки. У Лиззи от этого уютного и радостного вечера неожиданно защемило сердце, словно все вокруг были обречены, словно зал полнился мертвецами, которые пока не знали о своей грустной участи. Она закусила губу, борясь с подступившей к горлу дурнотой. Да что же такое?!
– А вот и моя красавица! – Голос отца гулко разнесся по залу, заставив вздрогнуть и выпрямиться. – Теперь можно открывать наш ежегодный Благодарственный Бал!
Гости захлопали, грянул полонез, и праздник начался.
Постепенно беспокойство поутихло. Бальная карточка была заполнена больше чем на половину, и третьим именем в ней стояло: «Роберт Голдстоун». От осознания, что он сам нашел ее среди гостей и попросил у матушки разрешения на танец, сердечко Лиззи таяло от нежности и радости.
После полонеза играли кадриль, за кадрилью – задорную польку. И за ней – вальс. Едва скрипка взяла первые ноты, как Роберт протянул Лиззи ладонь, приглашая на обещанный танец. Она почувствовала сладкую дрожь в коленях и осторожно вложила свою ручку в его. Роберт нежно сжал пальцы и увлек ее на середину зала.
Трепетная мелодия окутывала, ласковые руки поддерживали, и Лиззи чувствовала абсолютное счастье. Хотелось, чтобы это длилось вечно, чтобы Роберт с такой же ласковой улыбкой смотрел на нее всю жизнь и дольше, чтобы мягкий свет, тепло и прекрасная музыка окружали ее каждый миг. Но танец подходил к концу.
Скрипка, плача, затихла.
– Надеюсь, вы еще подарите мне танец, очаровательная Элизабет? – тихо спросил Роберт.
Лиззи только счастливо улыбнулась, потом смутилась, отведя взгляд.
«Ну же! Ответь ему!» Она смотрела на пару, стоящую к ней спиной, и чувствовала, как щеки заливает жаркий румянец.
– Молчание – это согласие, – засмеялся Голдстоун, и Лиззи улыбнулась ему шире, отворачиваясь от той пары.
Что-то в них казалось ей удивительно, пусть и смутно знакомым.
– Мистер Голдстоун…
– Для вас, мисс Шоу, просто Роберт, – тепло поправил он.
– Р… Роберт. Вы не знаете, кто эти люди?
Роберт посмотрел, куда указывала Лиззи, и тут знакомый-незнакомый джентльмен обернулся. Ужас с такой силой всколыхнулся в груди, что перехватило дыхание. Лиззи узнала этого мужчину. Полукровка из сна!
Казалось, по зале пронесся ледяной вихрь, сковал льдом гостей, убил огонь свечей и обратил в остывший пепел все ее мечты. «Это же… не может быть… правдой» – мысль вспыхнула, а потом окружающий мир погрузился во мрак и забытье.
Кружась в танце с Эбигейл, Кристофер размышлял о странностях местного праздника. В особняк Шоу они прибыли одними из последних и по дороге успели посмотреть на то, с каким размахом гуляют жители городка. Людям не мешала даже метель, которая с каждым часом становилась все сильнее. Сказать, что снег шел стеной, – ничего не сказать, но во всех домах горели огоньки, улицы были запружены народом.
Эбигейл выглядела обеспокоенной, хотя и пыталась это скрыть: то и дело оглядывалась, передергивала плечами, втягивала воздух, принюхиваясь, но молчала. Похоже, чувствовала опасность, но не могла понять ни ее характера, ни откуда ее ждать. Наблюдая за ней, Кристофер и сам насторожился. Иногда ему казалось, что он уловил нечто враждебное, но, едва сосредоточивался, ощущение исчезало. «Права была Эбигейл», – мрачно подумал он, отпуская ее и благодаря за танец легким поклоном.
– Мисс Шоу так внимательно смотрит на тебя…
Кристофер вопросительно изогнул бровь и обернулся. За ним действительно наблюдали Элизабет Шоу и ее кавалер – Роберт Голдстоун, но едва взгляды Кристофера и мисс Шоу пересеклись, как та побледнела, словно из нее высосали все тепло и всю кровь. Глаза ее расширились от ужаса.
– Господи! Элизабет! – Голдстоун едва успел подхватить обмякшее тело.
– Все интереснее. – Эбигейл склонила голову набок. – Пойдем, приведем ее в чувство и узнаем, чего испугалось милое дитя.
Вокруг упавшей в обморок девушки уже толпились гости, партнер мисс Шоу пытался привести ее в чувство с помощью нюхательной соли. Кристофер осторожно оттеснил взволнованных гостей и присел рядом с Голдстоуном. Тот нахмурился.
– Не переживайте, сейчас она очнется, – произнес Кристофер.
Ресницы юной мисс тут же дрогнули, она медленно вдохнула и открыла глаза.
– Господи… – прошептала она. – Это правда!