Айзек и яйцо

Айзек никак не может смириться с тем, что Мэри уже никогда ему не ответит. Время от времени его телефон оживает, вздрагивая от короткой вибрации, и всякий раз Айзек надеется увидеть сообщение от нее – вдруг, листая ленту, она наткнулась на такой смешной пост, что не смогла не поделиться с ним, даже находясь по ту сторону завесы. Он все еще видит ее: краем глаза улавливает знакомый силуэт, замерший в дверном проеме, прячущийся в глубине зеркал. Иногда посреди ночи он, толком не проснувшись, стучится в дверь ванной и зовет ее по имени. Но ее нет. Кров с ним делит только полуметровое яйцеподобное существо – молчаливый свидетель помрачнения его рассудка.

С тех пор как Айзек расплакался за просмотром «Волшебника из страны Оз», яйцо следит за ним пристальнее обычного. Оно напоминает давно забытого плюшевого мишку со встроенной в один из огромных немигающих глаз скрытой камерой – поди попробуй что-то утаить. Наверняка загадочные перемещения Айзека кажутся таковыми только ему – яйцо же, на основе своих неустанных наблюдений, должно быть способно составить хотя бы примерную картину происходящего. Оно не может не замечать, что Айзек то и дело пропадает – иногда на несколько часов, иногда на несколько дней. Оно сидит рядом, когда он запихивает зубную щетку в наспех собранную спортивную сумку и прямо в ночь укатывает куда-то на машине. Оно встречает его на следующий день, видит, как он прокрадывается в парадную дверь, смущенный и пахнущий чужим мылом. Улавливает беспрестанно наводняющую его глаза вину. Вину, которая переполняет Айзека с той самой ночи, когда он потерял Мэри. Возможно, именно из-за этого всепоглощающего чувства, вернувшись из очередной таинственной поездки, он проводит всю следующую ночь, качая и баюкая жестянку с каминной полки или рыдая в спальне, пока яйцо, как ему кажется, спит. Возможно, именно из-за этого чувства он отказывается говорить с кем-либо, кроме яйца, даже когда за жалюзи маячат навязчивые тени других людей, даже когда они застывают у входной двери и принимаются настойчиво барабанить по ней. Возможно, Айзек беседует с яйцом только потому, что знает: оно не сможет ему ответить. Не забросает его вопросами, которых он не хочет слышать.

Что сказали бы приятели Айзека, увидев его в таком состоянии? Что спросили бы друзья Мэри, случайно с ним столкнувшись? Что может быть хуже, чем объясняться с парами, с которыми они веселились на пьянках и пикниках? Конечно, когда-то у него были собственные друзья: из колледжа, из университета, из пары офисов, в которых он успел поработать, когда ему было около двадцати. Но сейчас Айзеку за тридцать, и со старыми приятелями он стремится общаться не больше, чем старые приятели – с ним. У каждого из них теперь своя жизнь. У Айзека она тоже была. И как бы ему ни хотелось сказать, что затворником его сделала смерть Мэри, потеря жены стала всего лишь последним кирпичом в стене, ограждающей его от внешнего мира.

«Я рядом, если буду нужен», – заверяют его эти самые приятели в сообщениях. Но Айзек не знает, нужно ли ему хоть что-нибудь.

«Может, встретимся? Выпьем?» – не унимаются они. Но Айзек бросил пить – спасибо его непреклонной младшей сестре. Встречаясь в пабе, мужчины чаще всего говорят о работе, женах и футбольных командах воскресной лиги. Айзек с друзьями обычно обсуждают супергероев, травят глупые истории о травмах, полученных в подростковом возрасте, и спорят, кто победит: утка размером с медведя или сотня медведей размером с утку. Пространные исповеди о прыжках с моста и ужасающих криках посреди городского парка не слишком вписываются в непринужденную беседу за кружкой пива и арахисом.