Айзек и яйцо

Неудивительно. Айзек не помнит, когда в последний раз принимал душ, не говоря уже о том, чтобы помнить, когда в последний раз справлялся о ребенке. Прежде чем он успевает задать вопрос или хотя бы ответить, Джой протискивается мимо него и направляется на кухню, будто боится, что Айзек вывернется, вытолкнет ее за дверь и на этот раз запрется. Он и правда обдумывал этот вариант. Покосившись на лестничную площадку, Айзек принюхивается к своим подмышкам и морщится. Поднимая взгляд, он видит, что Джой наблюдает за ним. Айзек прислоняется спиной к входной двери. Все его тело будто сковано цепями, каждый мускул напряжен до предела в попытке придать хозяину подобие здорового вида. Джой утирает глаза наманикюренным пальцем и ждет от Айзека хоть какой-нибудь реакции.

– А тебя разнесло, – выдает он.

Не лучшее начало. Возможно, он все-таки робот. Джой вскидывает одну бровь, смотрит на свой выпирающий живот и снова переводит взгляд на Айзека.

– Вот уж спасибо, – отвечает она. – Зато тебя не разнесло. Тощий как щепка.

Правда? Айзек опускает глаза вниз – на свое привычное брюшко – и с удивлением обнаруживает, что оно пропало. Раньше он думал, что ест слишком мало овощей и поэтому поправляется. Но, вероятно, два тоста с фасолью в день не дотягивают до энергетической нормы взрослого мужчины, страдающего бессонницей. Не поднимая взгляда, он начинает рассматривать свою одежду – этого ему не приходилось делать с тех пор, как он в последний раз с кем-то виделся. На Джой – яркий комплект бижутерии: сережки, браслет и ожерелье. Туфли и сумка идеально сочетаются с удивительно чистым платьем. На Айзеке – старые, изъеденные молью носки и дырявые тапки. Треники усыпаны крошками и расцвечены засохшими пятнами от пролитого соуса. А халат не знал стирки вот уже… ладно, он понятия не имеет сколько. Неприятнее всего обнаружить на себе одну из пижамных футболок Мэри. Ту, на которой написано «Я люблю коз». Он не помнит, когда успел надеть ее, зато прекрасно понимает, что раньше она ни за что бы на него не налезла.

– Ты вообще ешь? – интересуется Джой. На ее лице застывает выражение искреннего беспокойства. – Мама настояла, чтобы я завезла тебе кое-что.

В руках Джой держит пакет с перехваченными тонкими резинками пластиковыми контейнерами – мать передала ему всевозможные супы и гуляши. Так она выражает свою заботу – а вот Айзека заботит только футболка Мэри, пропахшая его потом.

– Скажи ей спасибо, – механическим голосом говорит он.

– Можешь и сам ее поблагодарить.

– Скажи ей спасибо, – повторяет Айзек, пропуская ее предложение мимо ушей.

– И только попробуй не съесть, – продолжает Джой, тоже игнорируя его слова. – А не то скажу ей, будто ты заявил, что она растеряла кулинарные навыки.

Джой пошутила. Айзек знает, что на этом месте нужно посмеяться, но не может вспомнить, как это делается. Вместо этого он закашливается. Повисает неловкая пауза. Джой пересекает коридор, пытаясь всучить ему пакет. Айзек вздрагивает, отшатывается и указывает неслушающейся рукой на кухню. Джой вздыхает и, качая головой, направляется к столу. Она ставит пакет и выуживает что-то из своей вместительной дамской сумки: яркие бутылки с соками, гремучие баночки поливитаминов, какой-то протеиновый порошок неприятного водорослевого оттенка. Айзек через дверной проем наблюдает, как она выкладывает все это на столешницу. Он старается держаться на безопасном расстоянии, словно боится, что таблетки и напитки окажутся радиоактивными. Разобравшись с продуктами, Джой снова поворачивается к нему. Повисает еще одна, еще более неловкая пауза. Для виду Айзек выплевывает в разверзшуюся между ними бездну ни к чему не обязывающее замечание:

– У тебя новая прическа.

– А у тебя – старая, – отвечает она. – Выглядишь просто ужасно, Айзек.

С этими словами она разворачивается на каблуках и исчезает из виду, оставляя Айзека размышлять о том, как ужасно он выглядит. Он поворачивается к висящему на стене прихожей зеркалу и принимается изучать свое лицо. Его волосы, прочерченные преждевременной сединой, и правда торчат во все стороны, отрицая гравитацию и делая его похожим на Франкенштейна. Один только взгляд на собственную бороду вызывает у него зуд. Рядом с зеркалом висит их с Мэри фотография из фотобудки, которая была сделана на свадьбе Джой. На снимке он улыбается. В зеркале – нет. В зеркале он не просто серьезен – его лицо кажется совершенно лишенным способности улыбаться. Ямочки на его щеках заросли колючей проволокой бороды, мимические морщинки одрябли и обвисли. Кажется, его лицо истлевает на глазах. Айзек подцепляет уголки рта указательными пальцами и пытается растянуть губы в подобии улыбки. Когда он обнажает зубы и десны, его лицо приобретает еще большее сходство с разлагающимся черепом. То, насколько ужасно он выглядит, удивляет его. Но вместе с тем радует. Он испытывает странное удовлетворение от слов Джой, чувствуя себя монахом-самобичевателем, несущим епитимью. Если бы Джой сказала, будто он выглядит хорошо, он мог бы забеспокоиться, что идет на поправку непозволительно быстро.