Айзек и яйцо

Айзек и Эгг говорят на разных языках, но стремятся понять друг друга. Они каждый день устраиваются в кабинете Мэри, и Айзек принимается читать Эггу вслух, то и дело отвлекаясь, чтобы удалить ненужные файлы или сохранить незаконченные отрывки, написанные Мэри. Уроки английского, как и список дел, помогают Айзеку притвориться, будто он не замечает жмущуюся по углам темноту, которая неизменно сопровождает все их начинания.

– Шла Саша по шоссе, – обычно проверяет их прогресс Айзек.

– Лла сала ба ласэ, – вторит ему Эгг.

Сколько бы времени они ни проводили в кабинете Мэри, они никогда не трогали лежащую на столе желтую тетрадь. Несколько таких уроков спустя Айзек вернулся к холодильнику и зачеркнул: Разобрать файлы Мэри.

Гипс с руки сняли. У соседской двери зацвели колокольчики. Айзек, беспокойный по жизни, начал переживать, что они с Эггом слишком быстро продвигаются по списку. Ему не по себе из-за того, что грядет. И тогда он решает растянуть следующее дело – генеральную уборку – настолько, насколько возможно. В конце концов, дом у него немаленький, и заняться есть чем. Он живет в одном из тесных таунхаусов викторианских времен с террасой, старыми дребезжащими окнами, заложенными кирпичом каминами и высокими потолками. Из старомодных замков, предусмотренных в каждой двери, торчат ключи, а латунные ручки давно требуют полировки. Нужно протереть от пыли все плинтуса. И антикварный абажур. И попросить Эгга смахнуть паутину с дальнего угла, дотянуться до которого сможет только он с этими его длиннющими руками. Он как раз любит лакомиться пауками и мухами. В очищающей длани Айзека нуждаются и заросшие пылью книжные полки, и помутневшие окна. Сухие иголки, осыпавшиеся с давно упокоенной рождественской елки, давно ждут пришествия пылесоса. Айзек превратился в настоящую уборочную машину. Давным-давно он где-то вычитал, что на кухонном столе микробов больше, чем на сиденье унитаза, и с тех пор никак не мог решить: относиться теперь менее брезгливо к туалету или косо смотреть на столешницу.

– А ты, Эгг, как думаешь? – поинтересовался он, ковыряясь под ободком – в перчатке, само собой.

Эгг был слишком занят, чтобы ответить: он как раз пробовал на зуб туалетный ершик.

– Всего понемногу, наверное, – заключил Айзек, почесав подбородок другой, тоже упакованной в перчатку рукой.

Иногда Айзек смотрит на увлеченного уборкой Эгга и не может понять, почему он все еще здесь. Не то чтобы он жалуется – он не представляет, что делал бы в одиночестве. И тем не менее не может отделаться от мыслей: «Почему? Чего ты ждешь?» Он тысячу раз спрашивал Эгга, как он очутился в лесу, разыскивает ли его семья, может ли он помочь ему вернуться. В ответ Эгг обычно моргал, качал головой и уаууукал на разные лады. Поэтому пока что Айзек перестал донимать его вопросами. Он решил ждать знака: может быть, однажды его домашний телефон разразится звонком из другого измерения, и он услышит в трубке загадочные помехи, или одним прекрасным утром на крышу его садового сарайчика нежданно-негаданно приземлится та монолитная металлическая конструкция, которую он видел в своем сне наяву. До тех пор Айзек намерен сосредоточиться на списке, а Эгг вроде бы рад ему с этим помочь. Они живут как отшельники, в едва ли не опечатанном доме. В хрупкой экосистеме. И Айзек потихоньку оправляется. Двигается вперед. И… что-то скрывает. Что-то важное. Эгг обратил внимание, что Айзек ни разу не предложил убраться в комнате на верхнем этаже.

Айзек предпочитает об этом не думать. И упорно не вычеркивает из списка Сделать генеральную уборку.

До недавнего времени Айзек мало знал о депрессии. Он не считает, будто она имеет какое-либо отношение к его состоянию, а значит, в отрицании он тоже не разбирается. На последнем сеансе доктор Аббасс пыталась разъяснить ему что-то о «стадиях переживания горя», но он выпал из разговора. Главное, что Айзек смыслит в списках. Главное, что его список дарит ему возможность.

– Что за возможность? – могла бы спросить доктор Аббасс.

– Возможность забыть о Мэри, – пояснил бы Айзек.

– Только о Мэри? – уточнила бы доктор Аббасс.