Академия Князева

– Как это? – тихо произнес он. – За что же это? А как же работа? И вообще, как это все… – Он никак не мог собраться с Мыслями. – Да нет, Николай Васильевич! – У Князева вырвался нервный смешок. – Нет такого наказания. Никто не погиб, никакого несчастного случая не произошло, с планом все пока идет нормально… Не-ет, так нельзя…

– Можно! – самоуверенно, властно перебил Арсентьев. – Вы забываете свои прошлые грехи, вы все время их забываете! От вас я требовал одного: дисциплины! Полного и безоговорочного повиновения, полной подотчетности по всем хозяйственным и организационным вопросам!

– Так не получится у меня – чужим умом жить… Должна же быть какая-то свободная инициатива. В рамках, конечно, но своя…

– Вы слишком широко понимаете эту свободу и эти рамки. Вас еще объезжать надо, как коня-трехлетку! Узда вам нужна, шоры и шпоры. И плеточка!

– Из-под плеточки, Николай Васильевич, много не наработаешь. Мы даже дисциплину с вами по-разному понимаем. Вам не дисциплина нужна, а слепое повиновение, чтобы от и до. Не смогу я так.

– Сможете! Я вам помогу. Вот переведу вас в техники, врио назначу Афонина, а вы будете ему подсказывать – в ваших же интересах, чтобы потом все принять на ходу. А он будет мне докладывать о ходе работ и о вашем поведении…

Арсентьев еще что-то говорил, но Князев не слышал его – ловил за спиной шепоток экспедиционных кумушек, насмешливые, соболезнующие и недоуменные взгляды, представил, как Афонин будет подписывать в радиограммах его распоряжения Матусевичу, предварительно согласовав их с Арсентьевым, как, пряча в глазах ехидство, будет разговаривать с ним… Мертвый лев.

– Нет, – сказал он. – Ничего у вас с этой дрессировкой не получится. Чем так – так лучше никак.

– А я вот сделаю именно так! – затряс Арсентьев щеками. – Именно так. И попробуйте мне не подчиниться!

Князев подождал, пока он кончит кричать, сосчитал про себя до десяти, потом еще раз до десяти.

– Что ж, Николай Васильевич. Хозяин – барин.

Стараясь унять дрожь в пальцах, он сунул сигарету в рот, прикурил, выпустил на середину кабинета облачко дыма. Потом вышел.

Арсентьев тихо выругался ему вслед, несколько раз энергично ткнул воздух тугими кулаками, по законам медицины давая выход эмоциональной перегрузке.

Отдышался, выпил воды. Вытряхнул из стеклянной трубочки таблетку валидола, сунул ее под язык и болезненно сморщился. Минуту сидел неподвижно, прислушиваясь к себе, затем взглянул на часы и вонзил палец в звонок. Вошла секретарша. Ворочая под языком таблетку, Арсентьев невнятно сказал:

– В половине четвертого – расширенное заседание разведкома.

Князев запахнул на груди шарф, прижал его подбородком, снял с вешалки и надел свою меховушку, шапку – все это молча, быстро, ни на кого не глядя. Ребята тоже молчали, повернув к нему лица, не решались ни о чем спрашивать.

Одевшись, Князев подошел к Афонину, за кончик шнурка подержал перед его лицом печатку, разжал пальцы. Печатка мягко стукнулась о бумаги на столе.

Заседание разведкома длилось недолго. Арсентьев говорил напористо, гневно и потому убедительно. Закончил словами:

– На примере Андрея Александровича мы научим и других камеральщиков бережно относиться к закрытым материалам.

Спросили:

– На какой срок вы его в техники переводите?

– Пока не приучится к дисциплине и порядку, – ответил Арсентьев.

Активно возражать пытался только и. о. главного геолога Нургис, но он был слишком мягкотел, чтобы всерьез противостоять натиску начальника экспедиции. Николай Васильевич на него прикрикнул, и Нургис обиделся, замолчал.

Приказ утвердили и разошлись, избегая глядеть друг на друга.

Недобрые вести разносятся быстро. Спустя полчаса уже вся контора знала о пропаже и о приказе. Не верили, не хотели верить, шли за подтверждениями в князевскую камералку, а там – будто покойник в доме. Хозяева устали повторять одно и то же.

С работы расходились притихшие, подавленные, и многие рылись в памяти, припоминая собственные грешки. Возмущаться начали дома или в узком кругу.

Сонюшкин сидел на кровати и вспоминал: – Йето… йето… таежные законы. Древняя заповедь: не твое – не тронь. Правило это освящено поколениями. Не тронь чужой добычи, чужого имущества. Недаром в старых поселениях и замков на дверях не было. Случалось, что кто-нибудь из пришлых начинал пакостить – сети у соседей проверять, капканы. Кара здесь одна – смерть. По закону тайги. И справедливо. И сейчас еще этот закон в силе. Вон недавно случай был: тунеядец моторку угнал, ушел в верховья, а через неделю выловили его вместе с лодкой, лежит на дне, в голове дырка. Кто, что – темный лес. Тайга все покроет… Я что хочу сказать: человек человека остерегаться не должен, если оба честные. А тут что получается, в данном случае. Я хочу людям верить, а мне не дают. Теперь, выходит, и письменные столы запирать будем?