Академия Князева

Князев взглянул на график, висевший сбоку на стене, прикинул сроки:

– Ладно, валяй. По академику Павлову, лучший отдых – перемена занятий.

Похоже, что ребята решили игнорировать Афонина. Что ж, на их месте, может, и он вел бы себя так же. А Афонин, видно, это усек, притаился, словно мышь.

Минут через десять зашел главбух Железный Клык.

Буркнув с порога общее приветствие, он прямиком направился к Князеву, заглянул ему в лицо.

– Как здоровье? – в полный голос спросил, не таясь.

– Спасибо, хреново – Князев чуть улыбнулся, – Как ваш ливер?

– Я его, проклятого, перехитрил: чагу коньячком запиваю. Прелестное, скажу я тебе, сочетание. – Он положил руку Князеву на плечо. – Ты б зашел как-нибудь.

– Зайду. Вы хотели что-то?

– Да нет, так просто. – Он потрепал Князева по плечу. – Так ты заходи давай.

Едва главбух вышел, появился Филимонов, будто под дверью ждал. Положил перед Князевым на стол две радиограммы, молча подмигнул – держись, мол. Потом заглянул Переверцев, не входя в комнату, позвал:

– Товарищ Князев, пойдемте покурим.

– Только что курил, – не оборачиваясь, ответил Князев. На Сашку он был сердит.

– Тогда я покурю, а ты рядом постоишь. Ну выходи, выходи. Скажу что-то.

Князев нехотя вышел, и Переверцев покаянно поведал о вчерашней ссоре с Томкой.

– Вожжа под хвост попала, – подытожил он. – Не хотел обострять… Ково делать будем, гражданин начальник? При создавшейся ситуации?

– Ладно,- сказал Князев, – потом поговорим.

Через некоторое время его пригласил к себе Нургис.

Усадил в кресло, а сам начал голенасто вышагивать по кабинету, увешанному многоцветными картами.

– Видит бог, Андрей Александрович, я вам сочувствую всей душой. На разведкоме я пытался дать бой, но был оттеснен превосходящими силами противника. К сожалению, административной власти я лишен, но на мою моральную поддержку вы всегда можете рассчитывать. Впрочем, не только на моральную. Недели через две я буду в управлении и похлопочу за вас. Не расстраивайтесь. Опала самодержца – это то же признание, вспомните историю. Наберитесь мужества и стойкости, потерпите немного. В вашей компетенции никто не сомневается, можете быть уверены.

Князев поблагодарил за добрые слова. Главный с чувством пожал ему руку и проводил до дверей.

Приятно было Князеву разувериться в утрешних своих подозрениях, и он даже поймал себя на утешительной мысли: быть неправедно осужденным при общем к тебе сочувствии – не так уж плохо…

Появилась надежда, что и в управлении к нему отнесутся с таким же сочувствием, вникнут и помогут. А если и не помогут, не восстановят сразу же, то хоть дадут понять Арсентьеву, что неправильно он поступил. Размягченно думал Князев о предстоящей поездке и о той моральной победе, которую он, по всей видимости, одержит, представлял себе телефонный разговор кого-нибудь из китов с Арсентьевым, досаду на его румяном лице, и свое возвращение представлял. Недавняя злоба сменилась всего лишь неодобрением, обычной к Арсентьеву неприязнью. Приструнят его, и пусть себе руководит, играет свою игру, но не зарывается впредь.

Помечтав таким образом, Князев сходил в химлабораторию и позвонил оттуда в аэропорт, будут ли самолеты на Красноярск и когда. Самолеты обещали – два в течение дня и один вечером. На том, вечернем, и полечу, решил Князев.

Близился перерыв, скоро секретарша начнет разносить подписанные Арсентьевым бумаги.

Николай Васильевич поставил дело следующим образом. До обеда он работал при закрытых дверях и принимал лишь по вопросам, требующим наисрочнейшего разрешения. В десять часов ему приносили почту. Управленческие циркуляры, радиограммы из подразделений помогали ему ориентироваться в событиях так же, как лектору-международнику – свежие газеты. Разница была в том, что международнику не дано влиять на ход событий, Николай же Васильевич имел такую возможность и повсеместно ею пользовался. В одиннадцать секретарша вручала ему на подпись бумаги, скопившиеся за вторую половину минувшего дня и за утро. Часть этих бумаг Николай Васильевич подписывал сразу, а те, которые требовали уточнений, согласований и собеседований, оставлял у себя на послеобеденное время. Порядок этот был незыблем, поломать его могли только ЧП, но за без малого год работы в должности руководителя экспедиции таковых у Николая Васильевича, слава богу, не случилось.

Перерыв настал, истек. Теперь Князеву стало ясно, что Арсентьев не преминет по обычаю помариновать его потомить, и он приготовился терпеливо ждать. Он не угадал. Арсентьев вызвал его сразу после обеда, Князев и в этом усмотрел для себя доброе предзнаменование и в кабинет вошел легко, с приятным холодком в груди, чуть ли не с улыбкой. Николай Васильевич, напротив, был хмур, в глазах его стыла подозрительность.

– Что это у вас за личные обстоятельства появились?

– Личные. То есть касающиеся моих личных дел, – четко ответил Князев.