Академия Князева

Артюха и раньше догадывался, что с аэрофотоснимками дело нечистое, он так и сказал Арсентьеву на другой день после появления грозного приказа, и Арсентьев ему на это туманно ответил, что руку злоумышленника направляло провидение, и вообще нет худа без добра, теперь по крайней мере научатся хранить секретную документацию. Артюху такой ответ не удовлетворил, но спорить он не стал. В чем-то он чувствовал и себя обманутым, а Князева ему было попросту жаль: другой на месте Князева наверняка попытался бы схитрить, утаил бы пропажу до лета, а там любую причину придумать можно – дескать, сгорели, утонули, бурая свинья сожрала. Князев же пострадал из-за своей честности и, можно сказать, дисциплинированности: тут же, немедля, доложил о пропаже по инстанции. Честность и дисциплинированность в людях Аверьян Карпович уважал и ставил много выше других качеств. Волновала его и честь мундира: как-никак, хищение секретных материалов произошло в конторе, у него под носом, можно сказать. Поэтому Артюха решил ничего пока не докладывать своему начальству в управление, повременить. Чутье подсказывало ему, что рано или поздно какие-то ниточки, ведущие к истине, сыщутся. Чутье его не обмануло.

На следующий день обгоревший клочок аэрофотоснимка вместе с приставшей к нему жужелицей и обстоятельным комментарием Артюхи фельдсвязью ушел в управление, в первый отдел.

«Чтоб после работы сразу домой! Чтоб никаких там разговоров и встреч, понял? У тебя семья!»

Таким напутствием Тамара каждое утро провожала на работу Переверцева. Но он, мужественный человек, все-таки посмел однажды ослушаться этого сурового наказа и зашел в камералку Князева.

– Что делать думаешь? – спросил он, садясь у окна так, чтобы видеть лицо Князева. Тот глядел в микроскоп.

– Пересядь, свет застишь.

Переверцев протянул к микроскопу руку и сбил зеркальце. Князев хмуро взглянул на него, поставил микроскоп вертикально.

– Ну?

– Вот я и говорю «ну»? Ты чего, Андрюха? Совсем крылья опустил?

– Мне их подрезали, Саша. И к колышку за ногу привязали, чтоб не бегал.

– И не кукарекал чтоб?

– Да, Саша. Кукарекать хорошо с забора.

– Да-а… Ну и что теперь?

– Теперь одна дорога – в суп.

– Кончай, Андрюха, этот эзоповский разговор, я тебя серьезно спрашиваю.

– На полном серьезе, Саша. Яйца сносить я по своей петушиной природе не могу, кукарекать и курочек топтать мне не дают. Кастрюля меня ждет, Саша.

Переверцев досадливо прищелкнул языком, украдкой покосившись при этом на часы.

– Никуда не писал, не жаловался? Нет? Смирился, значит? Слушай, а может, коллективное письмо организовать? Все честь по чести, подписи собрать, глядишь, и комиссию пришлют, созовем собрание, поговорим по-семейному. Я так думаю, что важно привлечь к себе внимание. Правда – она всегда выплывет…

– Дерьмо выплывет, Саша. Дерьмо и пена. А правда, как золото, на дне останется, ее отмыть надо, как тяжелый шлих.

– Ты прямо как из библии цитируешь, мудрый стал. Ну вот раз ты такой мудрый, давай набросаем текст письма. Не сейчас прямо, а подумаем каждый в отдельности, потом сведем, отредактируем и вынесем на обсуждение в узком кругу. А?

– И коллективно возьмете меня на поруки. Мол, товарищ Князев пообещал усилить бдительность, на личные сбережения приобрел сейф для хранения секретной документации, ключ носит на шее, и мы теперь за него ручаемся.

– Кончай свои смехотушки. Я дело говорю. Если мы это спустим Арсентьеву, он нас окончательно задавит. Поодиночке, как тебя.

– Нет, Саша, – твердо сказал Князев, – меня от этого избавь. Если б я стал писать, то от себя лично. Но я не стану.

– Ну и дурак! Сам с собой в Дон-Кихота играешь, чистоплюйствуешь. – Переверцев зло нахлобучил шапку. – Ну давай геройствуй дальше, кустарь-одиночка! А письмо мы все-таки сочиним.

– Не советую, – отозвался Князев и, наклонив к себе микроскоп, принялся ловить зеркалом световой зайчик.

…Дорогой Переверцев поостыл, но поздно вечером, когда жена улеглась, он все-таки вышел на кухню и стал набрасывать на бумаге формулировки, узловые моменты будущего письма. Писал, зачеркивал. Снова писал.

«К. давно вызывал неприязнь А.»

«А. решил избавиться от К. Начал ставить ему палки в колеса, раздувал ошибки».

«Исчерпал все легальные методы, чтоб избавиться, а потом подстроил хищение аэрофотоснимков».

«А. вообще развратил коллектив. Завел наушников, пригрел подхалимов. Сотрудники стали бояться друг друга…»

Все так, если смотреть с одной стороны. И все не так, если глянуть с другой, противоположной. Кляуза, донос, не подкрепленный ни единым веским фактом.

«Вызывал неприязнь». Где это зафиксировано, кто это замечал и что это вообще за довод? Множество людей питают друг к другу неприязнь, но это не мешает их нормальным служебным отношениям.