Академия Князева

Раньше Лариса много читала. Ей нравились бытописания современности, помогавшие ей определить свою позицию в жизни. Многому она верила, многое принимала на веру, полагаясь на авторитет писателя.

Особенно занимали ее любовные перипетии и семейная жизнь персонажей. Уже замужем ей довелось прочесть, как женщина, стоя на коленях, расшнуровывала мужу ботинки, а перед сном мыла ему ноги в тазике. Ее тогда передернуло – мыть чьи-то ноги! Правда, женщина была простая, из деревни, но все равно, как можно!

В отношениях полов для Ларисы первичной была духовная близость. Монашкой она себя не считала, целомудрием (во второй-то половине двадцатого века!) не дорожила и в первый брак вступила уже с некоторым опытом. Очень скоро родство душ обернулось схожестью комплексов. Молодые поняли, что они – однотипные модели. Ни он, ни она не захотели мириться со своими недостатками, так явственно выраженными в другом супруге, и сочли за благо расстаться, пока не народилось бэби. В их среде это даже считалось хорошим тоном – «сходить замуж». И по примеру многих, Лариса стала носить обручальное кольцо на левой руке – своего рода «зеленый свет»… Трудно ей было конкурировать с молодыми раскованными девочками, да еще в мини, – собственные ноги приводили ее в отчаяние, но она все же держалась как-то на поверхности: выручала живость ума. Мода на брючные костюмы оказалась для нее спасением, она воспрянула духом, стала смелей, общительней. Нравились ей полуночные сборища с обязательным кофе, сухим вином, с разговором об импрессионизме, чтением своих и чужих стихов, с анекдотами на злобу дня, с легким перекрестным флиртом и невинным снобизмом. Но однажды зеркало недвусмысленно дало ей понять, что время летит быстрее, нежели ей хотелось бы. «Пора задуматься, девочка», – сказало ей зеркало. Скоро в троллейбусе вечером она приметила щупленького юношу в ветхом «деми» с добрым, чуть растерянным лицом. Она проехала свою остановку, сошла вместе с этим юношей и, удачно поскользнувшись, удержалась за его локоть. «Простите, пожалуйста, вы не поможете мне перейти на ту сторону? Такой гололед, а я на кожаных подметках…»

И вот она, интеллигентная молодая женщина, неглупая, тонкая и воспитанная, от природы брезгливая, гордая, самолюбивая и насмешливая «эмансипе», сидит в простой избе на окраине засугробленного приполярного поселка, слушает вой собак и как о недоступном счастье мечтает о праве обихаживать мужчину по имени Андрей Князев.

Артюха жил недалеко от конторы и обедать ходил домой. Дома у него был телефон. За десять минут до начала перерыва он звонил жене. Она сидела у телефона, ждала, но когда звонок раздавался, неизменно вздрагивала, вытирала руки передником, осторожно снимала трубку и молча слушала. Артюха, не называя ее по имени, говорил: «Эт ты? Грей!» – и клал трубку. После этого он запирал свои сейфы, опечатывал их, неторопливо одевался, запирал и опечатывал дверь и шел обедать.

Ходил он напрямик через дворы. В поселке геологов изгородей не было, и зимой каждый торил свою тропку. Путь Артюхи лежал мимо дома главбуха, мимо двухквартирного дома Арсентьева и Пташнюка.

Он шел по тропке неспешной походкой, думал о чем-то отвлеченном и тут острым наметанным глазом спецработника увидел обочь тропы на снежной целине клочок бумаги. Надо упомянуть, что к таким вещам Аверьян Карпович относился очень внимательно: в конце каждой недели ему самолично приходилось сжигать в экспедиционной котельной вороха различных бумаг – черновых калек, бракованных синек и прочий хлам, который оставался после камеральщиков и по различным свойствам подлежал спецучету. Бывали случаи, что обгоревшие листки уносило тягой в трубу.

Аверьян Карпович, не колеблясь, свернул с тропы. Мать честная! Обрывок аэрофотоснимка, обгоревший клочок! Артюха осторожно взял его в руки. К эмульсии приплавился комочек шлака, маленькая бурая жужелица. Виден был край болота и торфяные бугры. Как он попал сюда, этот обрывок? И кто посмел сжигать? Погоди, так это же с того планшета!

Держа листок, как птенца в горсти, Артюха медленно двинулся дальше, шарил взглядом по сторонам. Углем в экспедиции отапливался только дом Арсентьева и Пташнюка (паровое отопление с начала сильных морозов вышло из строя), топила уборщица, она же и золу выгребала и ссыпала на помойку… Обрывок провалился меж колосников в поддувало, очень даже свободно. А вот и помойка, золой пересыпанная. Так все просто!

Но из чьей плиты эту золу выгребли?