Академия Князева

«Решил избавиться, палки в колеса». Ну, так он всех наказывал, кто в чем-то провинился: и премии снижал, и выговоры объявлял, и увольнял даже. Заботился, стало быть, о трудовой дисциплине, о производственной активности, воспитывал кадры, приучал их к порядку – какие же это палки в колеса? И сам – ни-ни, все согласовывал на техсовете, на разведкоме, опирался на общественное мнение.

«Инспирировал…» Чем вы докажете? А если аэрофотоснимки кто-нибудь из подчиненных взял, чтобы насолить своему строгому и, по слухам, не всегда справедливому начальнику? А если сам товарищ К. решил устроить заварушку? А если… Да мало ли! Доказательства есть? Нету. А не привлечь ли нам к ответу авторов этого письма – за клевету, за раздувание склоки в коллективе?

Все расползалось, выскальзывало из рук. Фактов не было, весомых, красноречивых фактов, а без них вся эта писанина – бред собачий, который никто не подпишет, даже стыдно показать людям.

– Чего ты там, – донесся из комнаты сердитый шепот жены. – Рабочего времени тебе не хватает? Кончай давай.

Переверцев смял листок со своими набросками, поднял с конфорки чайник и швырнул бумажный комок подальше к дымоходу. Попил воды из носика и поставил чайник обратно, испытывая странное, постыдное какое-то облегчение. Прав Андрюха, сто раз прав.

Туранск, Князеву. Глубина 3.27 тчк вскрыли коренные пикриты линзами прожилками руды тчк идем дальше Матусевич 14.

Болотное, Матусевичу. Вашу 14 поздравляем зпт желаем успехов тчк продолжайте проходку Афонин Князев.

Передавая эту радиограмму, Филимонов подумал и поменял подписи местами.

Столь доброе известие от Матусевича Князев воспринял спокойно. Для самого себя он открыл месторождение еще прошлой осенью, и лишнее доказательство собственной правоты уже не играло роли. Азарт поиска прошел. Сейчас Князев напоминал себе охотника, который после долгого гона добыл зверя – сохатого или медведя – и, остыв от погони, смотрит на гору мяса и соображает, как его отсюда вывезти… Он знал, что будет дальше, даже конец предугадывал. Дело в том, что они работают на послезавтрашний день. Как бы ни велики оказались запасы руды, разрабатывать ее сейчас не станут – нерентабельно. Глухая тайга кругом, слишком уж ценным должно быть полезное ископаемое, слишком необходимым, чтобы призвать к жизни эти дебри, чтобы ради него стали строить дороги, возводить мосты, тянуть ЛЭП. Лет десять назад, когда Норильский комбинат сидел на голодном пайке, может, и стали бы, а сейчас открыт Талнах…

Разведают они рудное тело, получат премию за открытие месторождения. Лягут в сейфы засургученные папки с данными подсчета запасов, на сколько-то там миллионов тонн увеличив сырьевой потенциал страны. Комаров не зря кормили? Не зря. Не зря прожил здесь Андрей Князев девять лет? Вроде не зря. Ну так чего ж, радоваться надо!

Но в данный момент Князев радости не испытывал. И не потому, что вступил в полосу служебных неприятностей. Стало вокруг пустынно и темно, тот огонек, что светил ему все эти годы, вдруг остался позади, а впереди пока ничего не маячило.

Хандре только дай повод. Как грипп после простуды, навалится она на подточенный неурядицами организм и погасит краски, приглушит запахи, отобьет вкус ко всему на свете…

В суматохе и неприятностях последних дней Князев начисто забыл о Вале, и она, будто почувствовав это, позвонила ему в контору и назначила свидание… в аэропорту, в семь вечера.

– Приходи, Андрюшенька. Соскучилась я – хоть погляжу на тебя.

Валин звонок не столько обрадовал, сколько приободрил Князева – еще одна живая душа вспомнила о нем. Но почему так рано, в аэропорту?

– Я тоже, – сказал он, – но что за причуды? И время ни то ни се. Давай как всегда.

– Ко мне нельзя.

– Опять гости? – раздосадованно спросил Князев. – Весело живешь. Ну ладно, будь по-твоему.

В Туранске в середине апреля семь вечера – уже не вечер, но еще и не день, как в мае и дальше, – реденькие сумерки, небо совсем еще светлое, лишь на востоке подернутое ночной морозной дымкой. Если погода бесснежная, не метельная, ветер или хиус в эту пору обычно стихает, дымки из труб поднимаются почти отвесно, а подтаявший на солнечной стороне снег схватывается крепким ноздреватым настом – в унтах по целине можно идти.

Князев так и сделал: у крайних домов свернул к лесополосе и пошел вдоль нее, рассеянно глядя под ноги. Рабочий день кончился, в конторе не сиделось, а времени впереди было много. Минут сорок понадобилось ему чтобы не торопясь обогнуть летное поле с противоположной стороны, и когда подошел к аэровокзалу, Валя уже ждала у входа. В руках она держала дорожную сумку. Людей вокруг не видно было, но поздоровались они сдержанно: коснулись друг друга плечами.

– Далеко собралась? – Князев кивнул на сумку.