Академия при царском дворе. Греческие ученые и иезуитское образование в России раннего Нового времени

Эта интерпретационная схема лежит в основе многих последующих работ, посвященных русской культуре XVII века306, хотя отдельные исследователи могли выражать и более умеренные взгляды. Так, О. Страхов справедливо отмечает проникновение барочных подходов к языку на греческий Восток, а также их присутствие в трудах Лихудов, но все равно считает, что утверждения историков о существовании двух лагерей могут быть беспочвенными, потому что понятие «латинофил» – просто конструкт, порожденный к жизни стремлением исследователей как-то назвать противоположный лагерь. Как она пишет, «[термин] „грекофил“, с другой стороны, несомненно, выражает в себе чаяния и идеологическую ориентацию Епифания Славинецкого, братьев Лихудов и их сторонников. Любовь к христианской Греции, то есть к Византии, и ее теологическому, культурному и литературному наследию, как и глубокое почтение к греческому языку, были двумя краеугольными камнями конкретного литературного и языкового конструкта, созданного грекофилами». Впрочем, такой подход не позволяет точно определить параметры поствизантийской греческой культуры и те способы, которыми в ней была представлена Византия. Дополнительная сложность возникает в связи с тем, что некоторые историки используют модель двух лагерей при описании процессов, происходивших в русской культуре на протяжении всей второй половины XVII века, а не только в пятилетний период конфликта по поводу евхаристии307. Понятия «грекофилы» и «латинофилы» являются научными конструктами в той мере, в какой они используются для обозначения борьбы между, так сказать, двумя враждебными «культурными клубами». Более того, они не фигурируют в качестве пары противоположностей в источниках той эпохи. В частности, встречающееся в источниках слово «латинствовати» обозначает приверженцев латинского учения, выразителей латинских взглядов и по этой причине заключает в себе коннотации, еретические в глазах православных308. Иными словами, термин «латинофил» явно относится только к доктринальным вопросам, не означая принадлежности к конкретной культуре. Симеона Полоцкого (ум. 1680) при жизни открыто не обвиняли в выражении латинских взглядов. Кроме того, нет никаких свидетельств существования грекофильского лагеря. Например, Славинецкий не выказывал какой-либо конкретной приверженности греческому языку309. Напротив, его ученик Евфимий Чудовский был единственным представителем образованной московской элиты, проявлявшим такую приверженность и, вероятно, выступавшим против латыни – возможно, еще до того, как разразился конфликт по поводу евхаристии. Тем не менее он был одинок в этом отношении и его не следует объявлять представителем «грекофильского» лагеря, пусть греческий язык и занимал ключевое место в лингвистических предпочтениях Евфимия310.

Некоторые исследователи, подвергнув теорию «двух лагерей» проверке, обнаружили ее несостоятельность311. Во-первых, она слишком упрощает реальность и не соответствует фактам, известным из источников. При изучении поздней допетровской эпохи с точки зрения политики Петра она противопоставляет «старую», традиционную Россию «новой», прогрессивной. Более того, она не замечает ряда процессов в поствизантийской греческой, как и в российской культуре XVII века. Наконец, как указано выше, на ней оставили свой отпечаток шедшие в XIX веке дискуссии о месте России в европейской культуре, и в этом качестве она подгоняет факты под анахронистические концепции312. Литературоведы убедительно показали, что во второй половине XVII века в русскую придворную культуру проникали барочные влияния, сказавшиеся на творчестве представителей обоих гипотетических лагерей. Так, явственное влияние барочной культуры заметно даже в трудах такого ревностного грекофила, как Евфимий Чудовский, не говоря уже о Лихудах, и в этом качестве их едва ли можно назвать представителями чисто грекофильского лагеря313.

Из этого не следует, что между представителями элиты Московского государства в конце XVII века не было никаких трений. Их культура претерпевала изменения, в ней сосуществовали новые ценности и обычаи, влиявшие на уже устоявшиеся, а порой и сталкивавшиеся с ними. Усиление контактов с Западом, Украиной и греческим Востоком, а также наплыв иностранцев оставляли свой отпечаток на русской культуре и способствовали изменению отношения к вере и знаниям. В этот процесс были вовлечены и церковная, и придворная элита. Понятно, что их реакция была обусловлена соответствующими интересами и попытками упрочить свою позицию светских и духовных вождей русского общества. Несмотря на то что царский двор и патриархат порой конфликтовали друг с другом, чаще всего для их действий были характерны компромисс и согласованность.