Академия при царском дворе. Греческие ученые и иезуитское образование в России раннего Нового времени

Основание московской Славяно-греко-латинской академии в 1685 году служит примером подобного сотрудничества между церковью и государством. Кэти Поттер предприняла попытку оценить основание академии как составную часть патриархата Иоакима314. Она показывает, что Иоаким, пусть сам и не слишком хорошо образованный человек, ни в коем случае не был обскурантистом и традиционалистом. Наоборот, он сознательно шел по стопам Никона в попытках оградить административную автономию церкви от посягательств со стороны царского правительства, определить роль церкви в реформе общества, а также поощрять и контролировать распространение христианских принципов среди своей паствы в соответствии с теорией просвещения315. Не обнаружив почти никаких культурных трений между прозападным двором и грекофильским патриархатом, Поттер показывает, что представления о конфликте Полоцкого с Иоакимом стали итогом переписывания истории, происходившего в конце 1680‐х годов, в самый разгар конфликта по поводу евхаристии. Соответственно, она убедительно опровергает аргументы Н. Ф. Каптерева о якобы имевшей место полемике по вопросу о том, на каком языке должно вестись преподавание в академии, – аргументы, которые никто до Поттер не оспаривал. Каптерев ссылался на два полемических трактата: «Довод вкратце: Яко учение и язык еллиногреческий наипаче нужно потребный нежели латинской язык и учения, и чем пользуем славенскому народу» и «Разсуждение – учитися ли нам полезнее грамматики, риторики… и которого языка учитися нам, славяном, потребнее и полезншее, латинского или греческого»316. Первый из них – короткий текст, представляющий собой резкие нападки на латынь как на язык подражательный и, более того, способный привести к ереси; второй – более тонкое сочинение, строящееся вокруг тех же двух аргументов (латынь как подражание греческому и как потенциальный путь к еретическим учениям). Впрочем, ни в одном из этих трактатов не утверждается, что латынь – язык ipso facto еретический, и в обоих допускается, что он может быть полезен, если предварительно вполне овладеть греческим. Следует подчеркнуть, что до нас дошло всего по одному рукописному экземпляру обоих трактатов, из чего следует, что их влияние и распространение были весьма ограниченными, даже если московская интеллигенция представляла собой сплоченный кружок. Более того, кем и когда написаны эти трактаты, неясно, так как в их тексте не содержится почти никаких конкретных указаний на этот счет317. Большинство исследователей приписывают их авторство Евфимию Чудовскому, поскольку он, по-видимому, был единственным образованным русским того времени, фанатично отдававшим предпочтение греческому перед латынью. Лихуды тоже превозносили достоинства греческого языка, но лишь тогда, когда отвечали на полемические аргументы, направленные против них самих и против греков вообще318. В этом отношении следует помнить, что представители греческого духовенства не выражали какой-либо неприязни к преподаванию латыни (см. выше о речах Лигарида). В конечном счете, как убедительно указывает Поттер, предметом разногласий служил общий контроль над деятельностью академии, а не ее интеллектуальная ориентация. Это позволяет объяснить трения между Иоакимом и Сильвестром Медведевым без каких-либо ссылок на латинофильско-грекофильскую дихотомию319.