Читаем Академия Родная полностью

   Оленька задёргала ручками и ножками, требуя, чтобы её сняли. Затем она стала враскоряку, упёрлась ладошками в землю и довольная сказала: "Бегемотик так!" Батю вмиг поставили раком и опять водрузили Оленьку. Бегемотик мелкой рысью засеменил к ближайшей мусорной куче. Оленька пришла в восторг, но одной верховой езды ей показалось мало: "Бегемотик, а песенку?" Батя попытался отмазаться, что бегемотики песенок не поют, а лишь оглашают пол Африки страшным рёвом, но такие зоологические подробности Оленьку не удовлетворили. Дитё нервно заёрзало на Батиной спине и весьма твёрдо повторило: "Хочу песенку!" Батя, словно настоящий гиппопотам, стал в задышке широко раскрывать рот и запел: "Курсанта-медика не трожь, в руке пинцет, в кармане нож, а в голове густой туман..." Оленька прислушалась, а потом недовольно скривилась: "Песенка фу-у-у. Про плохих дЯдьков! Хочу другую песенку!" Батя из последних сил нежно заблеял Гимн ВМА: "А-а-академия родная, мы всегда горды тобой..." Дитё захныкало. Батя перешёл на крупный галоп с латынью: "Гаудеамус игитур, ювенес дум суумус..." Дитё блаженно заулыбалось. Мы принялись подпевать. Видя такое всеобщее внимание, Оленька удовлетворённо захихикала. Батя пел и всё также бежал на четвереньках, но боялся уронить ребенка и как мог выкручивал шею, пытаясь заглядывать себе на спину. Тут бегемотик и налетел на мусорную кучу. С разбегу Батина голова ушла в мусор по самые плечи, Оленька слетела со спины, но к счастью приземлилась прямо на дурно пахнущую, хотя мягкую вершину. Раздался мелодичный звон, а потом детский плач.


   Батя вытащил голову из мусора, подхватил ребёнка и посадил его на носилки. К нему подбежал Сив, и они вдвоём принялись раскачивать носилки на манер качелей, всё также напевая по-латыни старый студенческий гимн, правда теперь на мотив колыбельной. Дитё перестало плакать. К мусорной кучи задумчиво подошёл Хут, осмотрел всё вокруг, потом поковырялся в разбросанных бумажках и извлёк оттуда железный рубль: "Вот что звенело!" К дальнейшим поискам присоединились Шлёма и Изя, и вскоре они тоже раскопали железный рубль. К соседней куче подошёл Орел и безцеремонно расскидал её. И там оказалась монета рублёвого достоинства. Орел аккуратно зажал рубль двумя пальцами за краешек и победно потряс им над головой.


   Сив остановил носилки-качели и внимательно уставился на монету: "Это мой рубль! Видишь на нём тётка с мечом - Родина-Мать зовёт, а вот тут царапина. Монета редкая, юбилейная, я её полгода в кармане таскал, тратить жалко было, а сегодня Коле-Миле на шашлык сдал, так как других денег не осталось. Миляев, скотина, признавайся - ты на "Сайгон" через здесь бежал?!"


   Подошёл Коля и подтвердил его догадку - чтобы срезать путь, он действительно побежал через стадион. Прямо через трибунки. Видать когда он по их лавочкам прыгал, то монетки вылетели вниз в траву, вот он звона и не услышал. Под этими сварными трибунками-этажерками было полно мусора, мы его оттуда выгребли, и заодно выгребли эти рубли. Теперь все накинулись на Колю, заставляя вспомнить точный маршрут его бега с препятствиями по трибуне. Он вспомнил. Добрая половина взвода снова полезла под трибуну. Вскоре ещё нашлись недостающие три рубля. Точнее, если судить по недостаче, то недостающими были только два рубля, а третий оказался "левым", да ещё и бумажным - его кто-то потерял без нашей помощи. Все обрадовались возвращению утерянных денег, а прирост капитала в виде одной ценной бумаги сочли законным банковским процентом. Миляеву же в назидание наказали сбегать ещё раз - теперь уже за пивом. Ну и опять же Сива к нему в помошники определили - пиво нести и контролировать, чтоб тот деньгами больше не разбрасывался.


   Вскоре подошла машина, и мы загрузили вновь собранные мусорные кучи в её кузов. Потом пришли Коля с Сивом и принесли пиво. Мы выпили пиво и стали расходиться. А Чернова всё нет. И где этого папашку черти носят? Все вдруг вспомнили, что я у Чернова был свидетелем на свадьбе, а посему почти родственник - значит Оленька всецело передаётся в руки законного опекуна. Я взмолился и упросил Колю разделить со мною ответственность. Дитё захныкало и сказало, что хочет кушать. На счастье остался последний кусочек шашлыка и пива на донышке. Шашлык мы дали ребёнку, а вот поить пивом сочли несколько преждевременным. Оленька пожевала шашлык, а потом уставилась на Колю. Тот как раз допивал пиво. "Пить хочу, счастлык не хочу, хочу кашки!" Кашки у нас не было.


   Тут видим из "Трвмы" Авицена выходит. Авицена - это Малик Халмуратов, курсант с пятого курса нашего Факультета, на год нас младше. Я с ним у одного научного руководителя занимался и поэтому знал его очень хорошо. Мы замахали ему рукой. Подошел Малик к нам, поздоровался и уставился на Оленьку:

   - Лом, это твоя что-ли? Ты вроде холост, нагулял что-ли?

   - Ну как тебе сказать, временно вроде моя, а вообще-то это Вовки Чернова дочка. Законная.

   - А-а-а...

   - Авицена, у тебя конфетка есть? Угости ребёнка!


Перейти на страницу:

Похожие книги

Мсье Гурджиев
Мсье Гурджиев

Настоящее иссследование посвящено загадочной личности Г.И.Гурджиева, признанного «учителем жизни» XX века. Его мощную фигуру трудно не заметить на фоне европейской и американской духовной жизни. Влияние его поистине парадоксальных и неожиданных идей сохраняется до наших дней, а споры о том, к какому духовному направлению он принадлежал, не только теоретические: многие духовные школы хотели бы причислить его к своим учителям.Луи Повель, посещавший занятия в одной из «групп» Гурджиева, в своем увлекательном, богато документированном разнообразными источниками исследовании делает попытку раскрыть тайну нашего знаменитого соотечественника, его влияния на духовную жизнь, политику и идеологию.

Луи Повель

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Самосовершенствование / Эзотерика / Документальное
12 Жизнеописаний
12 Жизнеописаний

Жизнеописания наиболее знаменитых живописцев ваятелей и зодчих. Редакция и вступительная статья А. Дживелегова, А. Эфроса Книга, с которой начинаются изучение истории искусства и художественная критика, написана итальянским живописцем и архитектором XVI века Джорджо Вазари (1511-1574). По содержанию и по форме она давно стала классической. В настоящее издание вошли 12 биографий, посвященные корифеям итальянского искусства. Джотто, Боттичелли, Леонардо да Винчи, Рафаэль, Тициан, Микеланджело – вот некоторые из художников, чье творчество привлекло внимание писателя. Первое издание на русском языке (М; Л.: Academia) вышло в 1933 году. Для специалистов и всех, кто интересуется историей искусства.  

Джорджо Вазари

Биографии и Мемуары / Искусство и Дизайн / Искусствоведение / Культурология / Европейская старинная литература / Образование и наука / Документальное / Древние книги
Жертвы Ялты
Жертвы Ялты

Насильственная репатриация в СССР на протяжении 1943-47 годов — часть нашей истории, но не ее достояние. В Советском Союзе об этом не знают ничего, либо знают по слухам и урывками. Но эти урывки и слухи уже вошли в общественное сознание, и для того, чтобы их рассеять, чтобы хотя бы в первом приближении показать правду того, что произошло, необходима огромная работа, и работа действительно свободная. Свободная в архивных розысках, свободная в высказываниях мнений, а главное — духовно свободная от предрассудков…  Чем же ценен труд Н. Толстого, если и его еще недостаточно, чтобы заполнить этот пробел нашей истории? Прежде всего, полнотой описания, сведением воедино разрозненных фактов — где, когда, кого и как выдали. Примерно 34 используемых в книге документов публикуются впервые, и автор не ограничивается такими более или менее известными теперь событиями, как выдача казаков в Лиенце или армии Власова, хотя и здесь приводит много новых данных, но описывает операции по выдаче многих категорий перемещенных лиц хронологически и по странам. После такой книги невозможно больше отмахиваться от частных свидетельств, как «не имеющих объективного значения»Из этой книги, может быть, мы впервые по-настоящему узнали о масштабах народного сопротивления советскому режиму в годы Великой Отечественной войны, о причинах, заставивших более миллиона граждан СССР выбрать себе во временные союзники для свержения ненавистной коммунистической тирании гитлеровскую Германию. И только после появления в СССР первых копий книги на русском языке многие из потомков казаков впервые осознали, что не умерло казачество в 20–30-е годы, не все было истреблено или рассеяно по белу свету.

Николай Дмитриевич Толстой , Николай Дмитриевич Толстой-Милославский

Биографии и Мемуары / Документальная литература / Публицистика / История / Образование и наука / Документальное