— Ты куда? — спросил он, задыхаясь, лицо у него было мокрое от пота, но глаза сияли. — Успеешь еще насидеться. Давай потанцуем как муж с женой.
Ясное дело, Хен смеялся, но на меня как ушат воды вылился. «Как муж с женой»! Это ж надо такое брякнуть. От смущения не знала, куда девать взгляд, и на негнущихся ногах послушно побрела следом. А Хен вывел меня чуть ли не в центр площадки и так тесно привлек к себе, что я почувствовала, как быстро колотится его сердце.
Голова моя и так кружилась от сидра и танцев, теперь и ноги ослабли, а мир завертелся перед глазами. От неожиданности я тихо всхлипнула и вцепилась в рубаху Хена — больше для того, чтобы устоять, а не потому, что так предполагалось в этом танце. Рубаха была насквозь мокрая и пахла чистым сильным телом. Горячие руки обвили мою талию, невольно заставляя прогнуться вперед.
Услышала, как Хен рвано вздохнул, тело его напряглось, но не знала, в чем дело, а смотреть на него боялась: вдруг поймет, как я себя ощущаю.
— Ты сегодня очень красивая.
Он сказал быстро, прерывистым шепотом, и от того, как это прозвучало и как горячее дыхание обожгло шею, мне показалось, что я сейчас умру.
Лидайя на моем месте, наверное, не растерялась бы и насмешливо спросила: а что, всегда не очень? Но меня сейчас хватало только на то, чтобы еле-еле переставлять ноги в такт плывущей над головами музыке. Ничего не ответив, кивнула, надеясь, что Хен не посчитает это слишком самоуверенным.
Некоторое время мы молча кружились в танце, и я постепенно успокоилась. Сердце по-прежнему лихорадочно билось в груди, нагнетая внутренний жар, но уже не так сильно кружилась голова, и не так горели щеки от дикого смущения.
Зато на первый план выплыли другие ощущения. Дыхание Хена, колышущее мои волосы, его лицо совсем близко, щека к щеке, его руки на моей талии, стук его сердца, не сбавлявший ритма, хотя мы давно уже просто топтались на месте.
Близость Хена сводила с ума. Скосив глаза, я видела его четко очерченные губы, решительную линию подбородка с едва заметной ямочкой, крепкую шею и в распахнутом вороте мягкие тени на ключицах — и все сильнее становилось желание прикоснуться, губами ощутить жар и гладкость его кожи, лизнуть шею и ямочку между ключицами.
— Сатьяна… — прохрипел Хен.
Как зачарованная, подняла лицо, встретила его взгляд — какой-то не такой, как всегда, темный, затягивающий, — и даже не вздрогнула, не застеснялась, только внутри прокатилась томительная дрожь.
— Я тебя люблю, — вырвалось у меня само, на грани спирающего дыхания, эмоций, достигших высшей точки.
Я не собиралась признаваться, но все вокруг сыграло против меня: и эта наполненная запахами костра ночь, и веселье вокруг, и музыка, от которой остро и пронзительно сжималось где-то в глубине души, и присутствие Хена так близко, и его невозможный взгляд. Но стоило словам сорваться с губ, как я поняла, что совершила ошибку: взгляд его стал почти испуганным, Хен словно закаменел, отстранился, нервно облизал губы, будто у него вдруг пересохло горло. И ничего не сказал.
Я остановилась. Хен выпустил меня из объятий и выпрямился. Мы застыли друг против друга, как противники перед началом дуэли. И чем дольше Хен молчал, тем яснее я понимала, что значит его молчание.
Это отказ.
Это ясное «нет», такое ясное, как если бы было произнесено словами.
Обжигающий стыд взметнулся вверх по шее. Напряженный взгляд Хена, его опущенные руки, сжатые кулаки — видела все по отдельности, не замечая общей картины. В следующую минуту я уже бежала прочь, лавируя среди танцующих, врезаясь в чужие локти и плечи, на ходу извиняясь и не видя дороги из-за застилавших глаза слез.
Мне показалось, кто-то звал меня, но мне было не до того, чтобы останавливаться и выяснять кто. Тем более если это Хен — я бы сейчас не выдержала, вздумай он извиняться и объяснять, почему мы не можем быть вместе.
В одно мгновение преодолев половину стадиона, взлетела вверх по склону и, только очутившись рядом с общежитиями, в безопасной темноте, смогла перевести дыхание. Рыдания подпирали горло, и я непременно расплакалась бы, безобразно подвывая в голос, но сзади послышались чьи-то шаги и учащенное дыхание.
Затаилась в надежде, что неизвестный промчится мимо. Но это оказался вовсе не неизвестный. Лунный свет выхватил из темноты знакомые вихры и зеленые глаза на взволнованном лице.
— Что случилось? — не успев отдышаться, спросил Карин. — Этот козел тебе что-то сделал?
Он остановился напротив, сжимая кулаки. Я замотала головой. Трусливо обрадовалась, что не успела заплакать, слезы только выступили, а в темноте не сразу поймешь, слезы это или просто блестят глаза.
Карин некоторое время мерил меня взглядом, потом решительно схватил за руку.
— Тогда пойдем назад.
— Зачем? Я не хочу!
— Потому что ты обещала мне танец. Или ты только с ним танцуешь?
Прозвучало это столь враждебно, что я оторопела. Даже не возразила, что ничего не обещала. Карин потянул меня к стадиону, и лишь тогда я вырвалась.
— Не хочу, говорю же!