Тот же Сомов так описывает это знаменательное событие – открытие 6 июня 1929 г. Русской академии художеств: «…был дневной чай. Для артистов, журналистов, меценатов и других. (Кстати, эти вечера у Толстой художники будут называть балами –
Что касается самих учебных мастерских, то о них известно следующее:
– мастерская Николая Милиоти
специализировалась на портрете, сам художник писал заказные портреты многих известных парижан (А. Моруа и др.), посещавших его студию. Позже, в 1938 г., он исполнит портрет Сухотиной-Толстой. У Милиоти учился будущий иконописец Л.А. Успенский;– мастерская Константина Сомова.
(Ил. 11) Здесь по вечерам практиковались наброски по 15 минут, каждый свободный вечер рисовали обнаженное тело. Сам Сомов работал с большим рвением и интересом. «Художники лентяи. Рисовал почти всегда один, да еще сама директриса», – писал он29. О Сомове как о педагоге, хотя он сам себя так не позиционировал, скорее давал советы, вспоминал Борис Шаляпин, озвучивший также и мнение многих французов: «Вот художник, который может всех нас учить»30. После закрытия академии он еще долго будет «учить» на пленэре многих бывших учеников академии у себя на даче в Нормандии;– Сама Татьяна Толстая
не преподавала, но иногда подменяла заболевших учителей. Так, больной Григорьев передавал через нее указания своим ученикам, как писать модель: «Пусть пишут модель точно как луковицу посреди мастерской, найдя сначала le tour general, о чем мы так много говорили31. Кстати, Толстая читала в академии лекции, в частности об отце – Л.Н. Толстом;– Борис Григорьев
стал профессором позднее других, в конце 1929 г. Вместе с Милиоти он принимал самое активное участие в жизни Академии32.– Борис Белоусович (работал с группой студентов в мастерской Vita Bel» – расписывал платки и шарфы, позже создавал рисунки для П. Пуаре и К. Диора);
– Т. Логинова-Муравьева (расписывала ткани, в 1930-е гг. посещала мастерскую Н. Гончаровой); (Ил. 12)
– Н. Буданова;
– Леонид Успенский и Григорий Круг – будущие иконописцы (в церковном искусстве у них уже будут другие учителя: Ю. Рейтлингер, П. Федоров и др.) В конце 1930 г. академия Толстой закрылась, десять ее учеников – Н. Буданова, Круг, Успенский и еще несколько человек – вскоре, объединившись, открыли новую и продолжили свои занятия. После отъезда Толстой в Италию Успенский стал старостой в группе. Об этой новой академии Сомов пишет сестре: «Днем 2–5 часов почти каждый день рисую кроки в новой академии, устроенной учениками разорившейся и закрывшейся академии Толстой (мастерская малюсенькая, но атмосфера в ней уютная» (20 ноября 1930 г.)33
.Ил. 12. Модель и рисунок платья по эскизам Н. Гончаровой. Сер. 1920-х гг. Париж. Музей Виктории и Альберта. Лондон.
Академия Т. Толстой просуществовала только полтора года и не успела из-за разразившегося экономического кризиса сказать своего слова, заявила больше о своих намерениях на будущее.
Все же остальные, выше приведенные примеры – это, скорее, спорадические, основанные на отдельных талантливых индивидуальностях случаи. Русский Париж ждал такого человека, который мог создать полноценное системное учебное высокопрофессиональное учебное заведение, не ставившее целью конкурировать с национальной французской школой декоративных искусств, но способное отвечать всем запросам и требованиям русской эмиграции (со своей системой классов, мастерских, производственных практик и регулярной выставочной деятельностью).
Ил. 13. Здание в котором располагался русский художественно-промышленный институт.
Таким человеком стал Николай Васильевич Глоба, бывший директор Императорского Строгановского художественно-промышленного училища (с 1896
по 1917), эмигрировавший из России в 1925 г., специалист в области декоративно-прикладного и церковного художественного образования, обладающий уникальным опытом организации учебного процесса. Он попытался с только ему присущей «бешеной энергией» создать в Париже второе «Строгановское училище» – Русский художественно-промышленный институт. (Ил. 13)