Акедия

Все страсти по самой своей сути имеют двойное происхождение, что соответствует двойственной природе человека: соматической (телесной) и психической (душевной)[124]. «Глава» души[125], – ум также бывает поражён страстями, например, кощунством, о чём говорилось выше. Кощунство – это типичное выражение гордыни[126], последняя происходит от тщеславия[127], когда с самодовольством воображают себе, будто победа над остальными бесами была одержана лишь благодаря своим собственным силам. Дух кощунства склоняет ум к клевете на Бога.

Этот пример нам показывает, что помыслы тонко «переплетены» между собой[128]; восемь общеродовых помыслов сцеплены в определённой последовательности: в начале самые грубые и самые чувственные с их непосредственными последствиями; и наконец, невещественные, которые обычно приходят, когда человек достиг высот духовной жизни и грубые помыслы бывают уже побеждены. Тщеславие и гордыня – типичные пороки «совершенных», «преуспевших», в то время как уныние бывает следствием как грубых, так и тонких страстей. Тщеславие и гордыня непременно возвращают ум к самым низменным страстям: так, тщеславие приводит к гордыне или к печали, иногда даже к блуду[129], гордыня, в свою очередь, ввергает в гнев и печаль, а иногда ведёт к полному расстройству ума[130]. Из печали и гнева, как мы увидим, рождается уныние.

Поэтому необходимо хорошо понять механизм действия помыслов, если мы не хотим стать игрушкой в руках собственных прихотей. Лишь посредством сурового самонаблюдения, укоренённого в молитве, стяжается дар различения духов[131]. В одном из своих посланий[132] Евагрий признаётся, что это отнюдь не легко. В том, что касается эмпирического познания, не следует ожидать от Евагрия стройной и логически безупречной системы. Его произведения охватывают временной промежуток в 14 лет, то есть априори его знание в области сокровенных движений души непрерывно углублялось. Поскольку он сам не оставил после себя законченного изложения своих взглядов в области психологии, нам не представляется ни возможным, ни желательным разрабатывать его на основе сохранившихся произведений.

Однако в том, что касается уныния, его взгляды оставались практически неизменны.

Итак, уныние входит в число восьми «общеродовых» помыслов, но по своей природе существенно отличается от всех остальных. Если другие помыслы, в сущности, есть не что иное, как звенья цепи, которые соединяются в любой последовательности и в самых различных сочетаниях, то уныние в этой цепи всегда оказывается замыкающим звеном, поскольку после него уже не приходит никакой другой помысел. Следует подробнее остановиться на этом.

Существует тесная связь между унынием и печалью: печаль неизбежно переходит в уныние. Можно впасть в уныние по причине печали, которая случается, например, в момент сильного искушения блудом[133], когда начинает казаться, что этому искушению невозможно противостоять. Поэтому Евагрий часто ставит уныние и печаль в один ряд[134]. Так, он приходит к следующему заключению:

Уныние – причастница печали[135].

И наоборот:

Печаль – соученица унынию[136].

Печаль и уныние, не во всём совпадая друг с другом, состоят в близком родстве: всё, что Евагрий говорит о первой страсти, с полным правом относится и к другой. Чтобы составить наиболее полное представление об унынии, в некоторых случаях мы вынуждены обратиться к текстам, в которых говорится о печали.

При этом мы не можем здесь подробно рассмотреть печаль ввиду исключительного изобилия материала, о ней одной можно было бы написать целую книгу.

В чём же основное различие между печалью и унынием?

Евагрий так объясняет происхождение печали:

Печаль бывает следствием неудачи в плотском пожелании, а пожелание сопрягается с всякою страстью[137].

У истоков уныния лежат обманутые или неутолённые желания, но, чтобы печаль обернулась унынием, необходимо наличие ещё одной составляющей:

Уныние – это продолжительное и одновременное движение яростной и вожделеющей части души. Первая неистовствует по поводу того, что находится в её распоряжении, вторая, напротив, тоскует по тому, чего ей недостаёт[138].

Ту же самую идею мы встречаем в любопытном изречении из книги «Мысли»: