Читаем Акедия полностью

Эта уверенность в неуничтожимой благости творения и не-бытии зла придаёт аскетическому учению Евагрия особый оптимизм, который отнюдь не смягчает его непреклонности.

Наконец, пришла пора дать определение унынию. Как многие богословские понятия, этот термин заключает в себе столько оттенков, что его смысл практически невозможно передать в одном слове. С этой проблемой сталкивается уже Иоанн Кассиан: Sextum nobis certamen est, quod Graeci akedia vacant, quam nos taedium sive anxietatem cordis possumus nuncupare[114].

Он нашёл этому слову вполне точный латинский эквивалент, однако при этом чаще всего прибегает к простой транслитерации греческого слова acedia (в таком виде оно употребляется как специальный термин в западной богословской литературе). Итак, что именно Евагрий обозначает словом уныние? Он даёт ему следующее определение:

Уныние есть изнеможение души, а душа в изнеможении не имеет того, что ей естественно, и не выдерживает мужественно искушений[115].

Позже он опять возвращается к этой мысли: Монах в унынии (…) ослабел в силах душевных[116]. Об этой «расслабленности» Евагрий говорит следующими словами:

Бес уныния, который также называется «полуденным»[117], – тяжелее всех. Он приступает к монаху около четвёртого часа и осаждает его душу до восьмого часа[118].

Используемый образ говорит сам за себя; его легко может понять тот, кому приходилось бывать на Востоке. Промежуток времени от 10 до 14 часов – «мёртвая точка» дня. Солнце стоит в зените, нестерпимый зной, все силы души и тела изнемогают. Человека покидает всякое желание что бы то ни было делать. Жизнь на несколько часов замирает, в эти часы бывают закрыты магазины. Именно тогда «бес полуденный»[119] совершает свою стражу.

Отметим, что монахи в древности не имели обыкновения полдничать и утоляли голод только один раз в день, примерно в девятом часу (в 15 часов).

Итак, уныние – это прежде всего «расслабленность», своего рода упадок, «гипотония» (??????) всех природных сил души, когда человек уже не способен сражаться с «помыслами», которые его в этот момент яростно осаждают.

От этого состояния общей расслабленности возникает чувство пустоты и скуки, неприязни, тошноты, неспособность что-либо удержать в уме, изнеможение, «сердечная тревога» (Иоанн Кассиан); все эти душевные состояния включает в себя понятие уныния. Но кто же осмелится утверждать, что эти состояния знакомы только пустынникам? В древности они были хорошо известны, об этом красноречиво свидетельствуют, например, творения Оригена. В наши дни Романо Гвардини считает уныние «едва ли не самым болезненным состоянием человека», с течением времени оно стало ещё более сильным и глубоким. В тоске Паскаля, меланхолии Кьеркегора есть нечто мучительно щемящее, и что заставляет нас содрогнуться[120].

Чрезвычайно интересным было бы сопоставить идеи Евагрия со взглядами современных авторов, которые, в отличие от позднейших духовных писателей, не испытали на себе его влияния. Быть может, у читателя возникнет желание исследовать это самому. Мы же рассмотрим здесь лишь наиболее важные, оставившие след в истории христианства, представления отцов-пустынников.

В заключение этой главы отметим, что уныние во всём многообразии своих проявлений вообще свойственно человеческому роду.

Уныние вошло в этот мир одновременно с человеком.

<p><strong>3. Происхождение и характерные особенности уныния</strong></p>

Чтобы успешно врачевать болезнь, необходимо точно установить её происхождение и природу. То же самое относиться и к «недугам» души, вот почему Евагрий придаёт большое значение точной диагностике психических процессов.

Надлежит научиться различать духов, отметить обстоятельства, при которых они появляются, какие из них настойчивы, озлоблены, а какие – более лёгкие, какие из них нападают внезапно, а какие склоняют ум к кощунству[121].

Приведённый текст объясняет природу этих связей. Помыслы возникают от соприкосновения с предметами материального мира, из тех впечатлений, которые предметы производят на наши чувства[122]. Чтобы стать нечистым помыслом, эти внешние впечатления должны быть восприняты «со страстью»[123], иными словами, они должны претерпеть эгоистическое отчуждение.

Перейти на страницу:

Похожие книги

История патристической философии
История патристической философии

Первая встреча философии и христианства представлена известной речью апостола Павла в Ареопаге перед лицом Афинян. В этом есть что–то символичное» с учетом как места» так и тем, затронутых в этой речи: Бог, Промысел о мире и, главное» телесное воскресение. И именно этот последний пункт был способен не допустить любой дальнейший обмен между двумя культурами. Но то» что актуально для первоначального христианства, в равной ли мере имеет силу и для последующих веков? А этим векам и посвящено настоящее исследование. Суть проблемы остается неизменной: до какого предела можно говорить об эллинизации раннего христианства» с одной стороны, и о сохранении особенностей религии» ведущей свое происхождение от иудаизма» с другой? «Дискуссия должна сосредоточиться не на факте эллинизации, а скорее на способе и на мере, сообразно с которыми она себя проявила».Итак, что же видели христианские философы в философии языческой? Об этом говорится в контексте постоянных споров между христианами и язычниками, в ходе которых христиане как защищают собственные подходы, так и ведут полемику с языческим обществом и языческой культурой. Исследование Клаудио Морескини стремится синтезировать шесть веков христианской мысли.

Клаудио Морескини

Православие / Христианство / Религия / Эзотерика