Ах, ты, мой милый! - сказал кузнец

— Ценная запись получилась, — подтвердил отец Алеши. — Выношу вам благодарность, — и подал им по кусочку колбасы.

Артисты приняли благодарность с признательностью.

Матрос-рулевой Николай Николаевич с сожалением сказал:

— Как я хотел соловьев записать! Да вот опоздал — они уже петь перестали... А как бы хорошо — льды, полярная ночь, мороз сорок градусов, а я говорю приятелям:

”Давайте, друзья, соловьев послушаем!” И по судовому радио — во всех каютах, в машинном отделении, в рубке, в каюте капитана — везде соловьи щелкают... Глаза закроешь и увидишь — небо южное, звезды, туманчик над прудом и бузинный куст... А из него соловьиная трель!.. Да поздно отпуск дали, — огорченно закончил он.

Парамон кузнеца за рукав дернул:

— А, может, мы уговорим соловья спеть?! Они же тебя, дед, уважают!

— Время их песен кончилось, — вздохнул кузнец, — птенцов выкармливают. Тут уважай — не уважай, а не до песен.

— Я попробую, дед. Ладно?

— Ишь ты, какой милый, как помочь хочешь! Ну, попробуй. Только вряд ли и у тебя получится.

Парамон кинулся к своей баньке — возле нее росли бузинные кусты, и он знал, что там спряталось гнездо соловья.

Соловьи, соловьи...

Где ты пропадал? Я так скучал, — обижено прошептал ему с двери одуванчик Ванюша.

— Мы Звуки Земли записывали, — объяснил Парамон.

Одуванчик Ванюша не понял, но успокоился: важным, очевидно, делом был занят его друг.

А Парамон сел под бузинными кустами и стал ждать. Можно было пробраться к самому гнезду, но он боялся птенцов испугать.

Прилетела соловьиха с кормом в клюве, нырнула в куст. Парамон не шевельнулся — ему нужен был соловей, ведь именно соловьи так прекрасно поют.

Наконец он дождался и окликнул:

— Простите, пожалуйста, можно Вас на минутку?

Соловей в недоумении опустился на ветку:

— Только на минуту: я тороплюсь, время горячее, детей кормить надо!

Парамон попросил его спеть вечером.

— Нет, нет и нет! — твердо ответил соловей и уже хотел нырнуть в глубину бузинных кустов.

Но Парамон принялся горячо рассказывать, как трудно жить людям в ледяной пустыне, как им нужно услышать пение соловья...

— И не проси, — сердито щелкнул соловей. — Во-первых, время песен прошло, а, во-вторых, я вообще людей не люблю.

— Почему? — удивился Парамон.

— Ах, — взмахнул крыльями соловей, — на днях вот в этой самой баньке они такой трам-тарарам устроили: песни, пляски, топот, смех... Мы были так напуганы, всю ночь глаз не сомкнули! А ты говоришь, почему не люблю!

Парамон все объяснил про новоселье, горячо просил прощения, обещал, что такое больше не повторится...

Соловей смягчился:

— Хорошо, можно бы и пойти тебе навстречу. Только, если я один стану петь, мои сотоварищи решат, что я с ума сошел. Уговори еще кого-нибудь. Вот там ниже по ручью, в орешнике, сосед мой...

Парамон хотел бежать, но спохватился:

— А как его зовут?

— А меня как зовут?

— Прости, не спросил!..

— Меня зовут Соловей Соловеевич Соловейчик. А его зовут Соловей Соловеевич Соловейко...

Живущего в ореховом кусту Соловейко пришлось ждать довольно долго. Соловьиха то и дело сновала в гнездо и из гнезда, а Соловей Соловеевич Соловейко, очевидно, был с ленцой или охота ему как-то не удавалась. Но, наконец, он появился.

Он выслушал Парамона с интересом, особенно любопытствовал и просил подробнее рассказывать о торосах и айсбергах. О северном сиянии он трижды просил повторить, закрывал глаза, слушал, а потом говорил:

— Нет, не могу себе представить! — и вздыхал.

Петь вечером вместе с соседом он отказался:

— Понимаешь... Одно дело, когда мы для всего леса поем, тут уж от души получается, а людей я не уважаю.

— Да почему же?!

— В прошлом году, понимаешь, затеяли они с вредителями бороться. И начали яды над лесом распылять! Букашки почти все, конечно, выжили, и слава Богу! А птиц сколько пропало... Я сам еле живой остался, болел долго, а соловьиха моя погибла. Эта уж у меня вторая ... — показал он на свою хлопотливую супругу, которая с новым червячком примчалась к гнезду.

Долго уговаривал его Парамон, рассказывал, какой старик-кузнец хороший, какой Николай Николаевич, матрос-рулевой, веселый и добрый, а какие вкусные пироги баба Дуня печет, как свою корову Актрису любит и холит... Они же не отвечают за тех дураков бездушных, что птиц погубили.

— Вобщем, это верно, — согласился Соловей Соловеевич Соловейко. — И петь я отчаянно люблю, меня не кормить можно, а петь я все равно буду. Меня моя соловьиха за это и полюбила, Но правду Соловейчик говорит: за сумасшедших нас примут... Знаешь, пойди уговори Соловья Соловеевича Курского. Вот если ты его уговоришь, Парамон, мы такой концерт устроим! В порядке исключения. Уговори его, Парамон, уговори! То-то радость для меня будет!

К Соловью Соловеевичу Курскому пришлось бежать почти на край леса. Но разве это труд, если хочешь доставить радость хорошим людям.

Соловей Соловеевич Курский уселся на тонкой ветке высокого черемухового дерева и долго молча разглядывал Парамона, потом спросил:

— А зачем тебе рука?

— Здороваться с друзьями! Или поднять ее высоко и помахать: ”До свиданья! До свиданья!”