Ах, ты, мой милый! - сказал кузнец

— Та-ак, — сказал Соловей Соловеевич Курский, и непонятно было — одобрил он или осудил. — А ухо такое большое зачем? И почему одно?

— В одно ухо влетит, а вылетать неоткуда — вот и запоминаю я всё!

— Та-ак! А колесо зачем?

— Ну, это не для дела, конечно. Это для игры. Посмотри! — и Парамон разбежался, ноги поджал и на колесе покатил. — Интересно?

Соловей Соловеевич Курский не особенно заинтересовался и следующий вопрос задал:

— А на голове, что торчит? Рожки, как у козы?

— Это антенны, — обиделся Парамон. — Со звездами разговаривать!

Соловей Соловеевич Курский не поверил:

— Ну, попроси чего-нибудь у Звезды, — предложил он.

— Нельзя!

— Почему?

— Не стоит по пустякам звезды беспокоить. А я ничего важного сейчас не могу придумать...

— Вот ты какой! Важное от неважного можешь отличать! Это хорошо... А ко мне зачем прибежал? — наконец спросил он.

Парамон начал рассказывать все сначала: об атомоходе “Арктика”, о льдах и метелях, о пугающих и прекрасных северных сияниях, о тоске человеческого сердца по родным Звукам Земли...

Соловей Соловеевич Курский не перебивал его, а когда Парамон закончил, сказал:

— Я людям сочувствую. Я думаю, они вымрут, как динозавры. Боюсь, и мы погибнем по их глупости: всю природу испакостили...

Парамон понял, что Соловей Соловеевич Курский очень ученый соловей, если он знал про динозавров.

Но он попытался защитить и Алешу, и деда-кузнеца, и бабу Дуню, и матроса-рулевого Николая Николаевича.

Он только про бабу Кланю промолчал, она была не очень умная и не очень добрая. Недавно стирала белье, а воду со стиральным порошком под куст калины вылила, мало того, что куст засох, так вода еще на ежа, который спал под кустом, попала, и у ёжика половина иголок выпала!

— Конечно, есть и неплохие люди... Но сколько глупых и жадных! — ответил ему Соловей Соловеевич Курский. — Они погубят всех. Вот я тебе сейчас прочту, тут у меня рядом с гнездом кусок газеты был, я не поляне нашел...

Парамон восхитился: Курский даже читать умел, он был,может быть, единственный в Лесу, кто читать умел!

— Слушай, — и он начал: ”... в школах детей не учат главному: что Воздух — отец, Вода — мать, Земля — дом, что Роса — национальное сокровище... Неужели без трагических потерь мы не прозреем и не дорастем до мыслей той женщины из Чернобыля, которая сказала: “Тряпок не жалко, только реку и песок. Такой чистый был песочек... ” И заплакала”.

— Я боюсь, — сказал Парамон.

— Чего? — не понял Курский.

— Не знаю. Страшное слово — “Чернобыль”. Черное!..

Соловей Соловеевич Курский спрятал клочок газеты в дупло рядом с гнездом, сказал, что он читает это всем, кто хочет слушать.

Парамон приуныл: Соловей Соловеевич Курский был невысокого мнения о людях, это ясно. Вряд ли он нарушит природный закон, чтоб в неурочное время устроить концерт...

Вдруг после некоторого молчания Курский спросил Парамона:

— Значит, ты — посредник?

Парамон удивился:

— Почему это я посредник?

— Ты сам себя таким задумал и сотворил. Но, может, эту мысль тебе сообщили...

— Кто? — еще больше удивился Парамон.

— Это выше моего понимания... Но, может, это тебе внушили, чтоб ты был связным между людьми и Всей Природой... Не так ли?

Парамон об этом первый раз услышал и обдумать эти слова у него не было времени. Поэтому он вместо ответа сам спросил:

— Может быть, всё-таки споёте вечером? Ну, хоть немного?

Он не надеялся услышать “Да!”, и вдруг услышал:

— Ты прав, Парамон...

“В чём я прав? — судорожно подумал Парамон. — Как бы не сказать чего-нибудь лишнего!”

— Ты прав, Парамон! Соловьиное пение среди льдов — это может тронуть человеческое сердце. Люди станут добрее, а доброта — сестра мудрости... Беги, Парамон, скажи: мы будем петь!

— Когда?

— Как опустятся синие сумерки!..

Синие сумерки

Опрометью мчался Парамон, ног под собой не чуял от счастья: он уже и не надеялся, что ему удасться организовать соловьиный концерт!

Он так размахивал рукой, так кричал “ого-го!”, что перепугал лисицу, которая мышковала неподалеку, и она на всякий случай отбежала подальше и притаилась за деревьями.

Он по пути натолкнулся на барсучиху, которая вывела из норы барсучат на солнышко, чуть не сбил ее с ног, но отскочил и помчался дальше, не обращая внимания на гнев мамаши-барсучихи...

Счастливый, он летел, как на крыльях!..

— Дед! Соловьи споют! Сам Соловей Соловеевич Курский обещал!

— Ну, внучек, ну, Парамошечка! Как же тебе это удалось, умница? — обрадовался старик-кузнец.

В доме у бабы Дуни переполох поднялся. Матрос-рулевой Николай Николаевич чемодан снова распаковал, чтоб магнитофон достать (он уже совсем собрался на рассвете на станцию к поезду идти).

К вечеру старик-кузнец, Парамон, Алеша, баба Дуня и матрос-рулевой Николай Николаевич расселись на одуванчиковой поляне и стали ждать синих сумерек.

— Тише, тише! — сказал Парамон Шарику и кошечке Маркизе, которые прибежали к компании с веселым лаем и мяуканьем.

Что случилось? — спросил Шарик и на всякий случай оглянулся.

Ничего необычного он не увидел, только баба Кланя на них из окна в бинокль глядела, но это было очень далеко и не беспокоило его.