Ах, ты, мой милый! - сказал кузнец

А баба Кланя поспешила, прячась за кустами, вслед за ними — подсматривать и подслушивать.

Но старику-кузнецу было в этот раз не до помощи роднику. Он так волновался, что даже забыл свою утреннюю песню пропеть.

А дело было в том, что ему должны были привести подковать лошадь.

На Центральной усадьбе, где была прекрасная современная кузница, никто не сумел с этой лошадью справиться. Только подходили к ней, как она начинала лягаться и кусаться — кому-то ногу разбила, двоих за плечи укусила до крови...

И били её, и привязывали, и в станок ее загоняли, но лошадь была горячая, сильная, веревки и ремни рвала, станок разломала.

У тамошних конюха и кузнецов руки опустились:

— Чтоб тебя разорвало! Вот возьмем топор — и по башке! — орали они, а лошадь скалила крепкие зубы и норовила достать кого-нибудь из обидчиков и грубиянов.

Вдруг самого молоденького кузнеца осенило:

— Давайте Савелия Яковлевича позовем! Он любого коня мог подковать. Пошепчет чего-то, поколдует, травку какую-то поднесет — и конь, как вкопанный, стоит...

— Когда это было! — не согласились с ним. — Он тогда молодой был, а теперь, что он может! Старик!..

И все-таки ничего не оставалось делать: не может же некованая лошадь служить людям. Отправили к старику гонца.

Но старик-кузнец на Центральную усадьбу приехать отказался:

— В моей кузне тут всё привычное. И уголь нужный, и инструмент мой. А у вас несподручно мне работать. Если я вам нужен — приводите коня ко мне.

И вот теперь он с утра уже был в кузнице. Станок, куда лошадь заводить для ковки, поправил, уголь раздробил, всё приготовил, что понадобится, если подкову подправить или нужный гвоздь выковать, и чтоб быстро огонь развести в горне... Приготовил инструменты, какие надо, — ждал...

— Вот, Парамон, и я понадобился! — с гордостью сказал. — А то совсем уже меня со счетов списали! Ну, и мастера нынче пошли — уже с лошадкой сговориться не могут!..

Он стоял, а рядом с ним Парамон и Алеша, и все они на дорогу смотрели.

Дед объяснял им, как важно мастерством владеть. Недаром, говорил он, пословица есть: ”Можно все кузни обойти, а уйти некованым”. Это о плохих мастерах говорится!

Баба Дуня шла Алешу забрать и послать его коровку Актрису попасти и наткнулась на бабу Кланю:

— Что с тобой, Кланя? Согнулась в три погибели... Ай, болит что? — встревожилась баба Дуня, обнаружив ее под кустами у заборчика.

— Малину смотрю, созрела почти малина! — ответила баба Кланя, а перед этим ловко успела бинокль под фартук спрятать. — Архаровцы мои приедут, так малинкой побалуются, — объяснила она и пошла к своему дому.

Алёша очень хотел посмотреть, как куют лошадей, но баба Дуня строго сказала, что он — помощник и должен присмотреть за Актрисой, пока она за хлебом на Центральную усадьбу сходит.

Парамон пообещал сбегать за ним, когда лошадь ковать будут, и Алеша, нехотя, но ушел пасти корову.

Солнышко грело-припекало. Белым пухом сияла одуванчиковая поляна...

Дед и Парамон ждали.

— Я лошадей еще никогда не видел, — сказал Парамон.

Лошадь привезли на машине. Грузовик рычал и плевался синим дымом, и Парамон сразу спрятался под лукошко. Через щелки в плетенке Парамон видел, как свели по доскам лошадь с машины, с горем пополам подтащили ее к станку, привязали повод.

Рыжий конюх, дурашливо посмеиваясь, сказал:

— Ну, Савелий Яковлевич, не ударь в грязь лицом! — не верил он, что у кузнеца что-нибудь получится.

Старик-кузнец не торопился. Он стоял поодаль и смотрел на лошадь. Что он хотел увидеть? Что понять? Парамон знал, что просто так он время тянуть не будет.

Парамону лошадь очень понравилась, она была такая высокая, тонконогая, шея у нее была лебединая, грива шелковая... Только глаза ее Парамону не понравились, они кровью налились и так зло косились на людей.

— Ладная кобылка, — после молчания сказал кузнец. — Как зовут её?

Рыжий кузнец захохотал:

— Шоколадкой назвали. Нашли имячко! Её бы Фурией назвать или — Ведьмой!

— Имя подходящее, — сказал старик, — шерсть у нее, как шоколад, — он подошел к лошади, хотел погладить.

Только руку протянул — Шоколадка щёлк пастью, чуть-чуть не укусила. Рыжий конюх опять захохотал.

Парамон задумался, как деду подсказать, что лошадка всех людей терпеть не может именно из-за рыжего?

Парамон громко зачирикал под лукошком, деду сообщил всё, что надо, но себя-то выдал.

Молодой кузнец всё до этого молчал, а тут удивился:

— Что за живность у вас под лукошком? — и хотел посмотреть.

— Не трожь, — спокойно дед сказал. — А вы все уезжайте, лошадь мне оставьте, ее не ковать — её лечить надо. Ты по ногам ее палкой бил? — обратился он к рыжему конюху.

— Ты что, спятил!? — озлился тот.

— Врешь! Бил! И колено так ушиб ей, что нога не гнется и болит. Она от боли безумеет, — и к молодому кузнецу обратился: — Вы ей ногу согнуть пытаетесь, а она защищается!

Парамон быстро-быстро Шоколадке пересказал то, что дед говорил.

— Да что у тебя там чирикает? — рыжий конюх к лукошку подошел.

— Отойди! — властно прикрикнул на него старик-кузнец и опять к лошади руку протянул.