Ах, ты, мой милый! - сказал кузнец

— Да отдаст-ли она? — беспокоилась баба Кланя. — А то пойду семь верст киселя хлебать, а она и откажет?!

Лукинична клетку отдала охотно, не нужна она была ей, и вот теперь баба Кланя вприпрыжку тащила драгоценный подарок домой к своим архаровцам.

А клетка предназначалась для Парамона, которого, конечно, ее внуки не сегодня — завтра поймают.

Парамон, естественно, этого ничего не знал, но на сердце у него было неспокойно.

Он даже не пошел к деду ужинать, а лежал у себя в баньке, и рассматривал дедову картину, и ждал, когда Луна взойдет, чтоб с нею поделиться тем интересным, что сегодня происходило...

Одуванчик Ванюша подрёмывал, Сова Матвеевна, которую он так удачно нарисовал на двери, глаза круглые таращила и тихонько поухивала, стеклянный сосуд с земным посланием несся в Космосе...

— Парамоша, ты дома? Я к тебе в гости пришел, — послышался за дверью голос старика-кузнеца. — Можно?

Парамон крюк поднял, деда впустил.

Старик-кузнец угощенье принес, боялся, что Парамон голодный уснет. И Алешу с собой для компании прихватил.

Дед разложил еду на чистой салфеточке... Парамон с аппетитом ел, а дед радостью своей делился:

— Ты знаешь, — рассказывал он, — я с голландцев денег за свои картины не взял, так они Шоколадку откупили и нам подарили — мне, бабе Дуне и бабе Клане, чтоб мы на Центральную усадьбу пешком не ходили... Особенно зимой, трудно ведь, дороги заметает, сугробы кругом, а мы на саночках полетим, как на крыльях... А ухаживать за Шоколадкой буду я! Я ей рассказал — она так обрадовалась, все ко мне мордой в руки тыкалась... Это ведь хорошо?

— Очень хорошо! — подтверждали Парамон и Алеша.

— А ещё... Мы все волновались, куда кошечка Маркиза делась, правда?

— А где она была? — обрадовался Парамон.

— О! Где-где! Сейчас Шарик сообщит последние известия! Шарик, иди сюда! — старик-кузнец дверь открыл.

Шарик вскочил в баньку, еле дождался он этого момента:

— Кошечка Маркиза пять котяток нашла — трое рыженьких, один черненький с пятнышками, а еще один — совсем черный, как Васька! И они все уже глазками лупают! Я думаю, мы скоро сможем такое хоровое пение устроить! Хорошо ведь?

— Ой, как хорошо! — развеселился Парамон.

— Чудеса! — сказал Алеша.

Шарику отдали остатки еды. Он с удовольствием закусил.

А потом они свет потушили в баньке и сидели еще долго, сумерничали, слушали кузнеца. А он про всякие случаи, которые с ним на войне происходили, рассказывал...

На третий день после начала войны шли они, мобилизованные молоденькие парнишки, через поле по проселочной дороге.

Шли к станции, надо было в эшелон грузиться, а эшелон на фронт отправлялся.

И навстречу им попался какой-то незнакомый старик, борода седая, длинная, а глаза, как у юноши, синие-синие. Вот этот старик вдруг остановил кузнеца, в сторонку его отвел и сказал: ”Ты, парень, всю войну пройдешь и живым останешься. Только никому о моих словах не говори, иначе они не сбудутся”.

— Вот я никому и не говорил, живым хотелось остаться!

Луна давно уже в окошко заглядывала, как они сумерничают, покачивалась и подтверждала:

— Правда. Так было...

Потом о боях старик-кузнец рассказывал, о бомбежках...

Однажды во время минометного обстрела лежал он под деревом, а уже глубокая осень была, снегом всё припорошило...

Мины над головой свистят, у них свист препротивный! И так захотелось ему почему-то на другое место переползти. Там мины рвутся, а ему именно туда ползти захотелось!

— Вот я перекрестился и отполз от дерева, под которым лежал. И только-только отполз — как раз на то место, где я только что был, мина шарахнула! Еще бы минутку помедлил — и в живых не остаться! — рассказывал кузнец. — Оглянулся я назад, гляжу, а на меня словно сама Земля добрым глазом смотрит и слёзы на ресницах!..

— Правда. Так было, — говорила Луна.

— Как это могло быть? — удивился Алеша.

— А вот так, — сказал кузнец, — там, где я лежал, снег протаял до земли, и как зрачок стал, а ложбинка, где я в землю вжимался, очертаниями на глаз показалась похожей, а вокруг ложбинки — трава сухая высокая, вся в замерзших сосульках, как в слезах на ресницах... Я этот Глаз Земли навек запомнил!..

А еще рассказывал старик-кузнец, как однажды летом во время жестокой бомбежки той рощи, где их часть маскировалась, к нему в рюкзак, — а рюкзак “сидором” по-фронтовому называли, — так вот, в его “сидор”, спасаясь от жестокой бомбежки, ёжик спрятался и с перепугу не захотел сразу вылезать, а потом солдат и ёжик друг к другу привыкли, и почти до самой осени старик-кузнец (тогда, конечно, он совсем молодым был!) носил ёжика с собой, кормил, молоком поил, если мог молоко в какой-нибудь прифронтовой деревне достать. Ёжик свое место знал, “сидор”, как свой дом воспринимал...

Алеша и Луна посмеялись ...

— А куда он потом делся? — интересовался Парамон.

— А потом я его польскому мальчику подарил... Белобрысенький такой и плакал горько от испуга, мне его утешить хотелось!..

— Правда. Так было, — подтверждала, задумчиво припоминая, Луна.

Кузнец помолчал от нахлынувших воспоминаний, а потом скомандовал:

— Шарик! Гармонь тащи!

— Сей минут! — сказал Шарик.