Ахэрээну (СИ)

— Знаю я, что этот святой пень там сидит… Но ты-то, ты понял?

Понимать было страшно. Пока самому себе не признаешься, вроде бы остаешься в неведении. Так и не произнес имени, зато спросил в ответ:

— Но тебе что сейчас до них всех?

— Он вернул ее, — сказал мужчина тускло и безнадежно, — Мы умирали вместе, и я чувствую все, что с ней связано. Вернулась, и не пришла ко мне — такое возможно лишь в одном случае. Эта тварь угрожала… я боялся, что он осуществит угрозу. И так получилось.

— Но ему-то зачем тори-ай? — не понял Лиани.

Мужчина снисходительно пояснил:

— Мы сильнее, быстрее, и не боимся крови. Нас нельзя убить или ранить, если не знать про вещь, хранящую саму нашу суть. А он, похоже, возомнил себя вершителем судеб и душ, и руки марать не любит. Хотя все равно не может не убивать.

Под сердцем захолодело, как вспомнил погибших подле хода в стене.

— Ты… можешь сказать, был ли он в определенном месте?

— Нет, — ответил мужчина, — То есть могу, но если прошло мало времени.

— А по телам сказать, что убило людей? — Лиани сейчас сожалел, что погибших тех уже зарыли.

— Тут не надо быть прозорливцем. Легко догадаться, если уж есть подозрение.

Тори-ай давно растворился в прошивке, складках и пряжке пояса, а Лиани все сидел и сидел у костра, у кострища уже — пламя, позабытое, скончалось от голода, лишь призраками остались рыжие отблески на углях.

Брат Унно выпутался из кустов, опустился на обгоревшую балку, сцепив пальцы рук.

— Это было важно?

— Да, важно.

Юноша поднял ветку; словно очнувшись, поворошил угли. Подбросил немного хвороста, и костер ожил, будто и не был мертвым. Совсем как тори-ай?

Потом, подобрав слова, рассказал кратко обо всем, что услышал сейчас. Брат Унно слушал, вытаращив глаза.

— Ну, молодой человек, я еще в прошлый раз удивлялся, теперь уж совсем … кто-то там на небе тебя от других отделил, а уж для какой надобности…

— Не для моей, — отозвался Лиани.

— Тогда нам обоим прямая дорога в монастырь, и бегом бежать, — потрясение даже многолетнюю привычку победило, впервые брат Унно сказал о себе прямо, против обычая.

— Я должен остаться здесь. Дождусь прихода наших… Из Срединной сюда доберутся через пару-тройку дней. Пока помогу раненым.

— Сдается недостойному брату, что у тебя другая судьба, — монах тронул пряжку пояса. — Что ты вышел уже за пределы обыденного. И не о войне говорю, увы, и она — обычное дело.

— Нет. Нет, хватит с меня.

— Сам знаешь — не хватит, — откликнулся брат Унно, подсаживаясь так, чтобы смотреть Лиани в лицо. — Недостойного брата именно сюда прислали, как ни крути. И не людская воля, — он указал пальцем в небо, потом по сторонам, — Можно, конечно, посидеть еще немного под елочкой, потом побрести к монастырю; если не разорили Эн-Хо, то счастье, а если нет его больше — погоревать и искать другой. С вещицей-то надо поступить как-нибудь по-разумному.

— Только я все равно не могу уйти. Я воин крепости, а не дезертир.

— С кем сейчас воевать? В крепости чужаков уже нет и не будет, тут некого защищать. Ты не с поля боя сбежал, и свой долг выполнил. Даже больше, как посмотрю.

— Ты понимаешь, что подумают о таком уходе? Словно я прячусь…

— А ты объясни причину тем, кто остался. Так честно, как можешь. А если дождешься отряда, опять начнешь разрываться, потому что велят быть здесь, и найдут тебе еще дело. Пока же начальников нет.

— Странный совет от человека, воспитанного среди обетов!

— Ради тебя стараюсь! — развел руками монах; снова позабыл, как должно ему говорить. — Ведь ты хочешь в Эн-Хо со мной, после всего, что узнал. Да и не только поэтому, а тут такой случай. Так ты идешь или остаешься?

Юноша не отвечал довольно долго, затем сказал:

— Я дождусь. Потом доберусь один.

— А если тебя не отпустят?

— Значит, моя судьба тут.

Монах только покачал головой.

**

Отряд из Срединной подошел, уже зная, что поздно. По дороге несколько раз встречали крестьян, которые несли пожитки в крепость, или погоняли лошадей, везущих поклажу. Из Сосновой уже никто не бежал; страха не осталось, теперь люди стремились помочь. Не из особой доброты даже — ведь спокойней, когда крепость цела. Пусть и не устояла сейчас, на нее надеялись по-прежнему.

Ворота крепости были прикрыты, но не заперты, и еще не починены. Асума ожидал увидеть внутри разорение, реальность оказалась и лучше, и хуже. Так много сгорело… не восстановишь и в пару месяцев. Но среди развалин жизнь поднималась, не молодыми ростками — новыми листьями на израненном дереве. Налажены были работы, какие могли делаться малыми силами, понемногу наводили порядок, из привезенных продуктов варили и раздавали еду, охотники добывали дичь. Некоторых раненых перевезли в ближайшую деревушку, за остальными смотрели снова пришедшие в крепость женщины.

Асума поговорил с тем, кто стал тут за старшего.

Молодой совсем, и, чувствуется, что не из набранных недавно крестьян. Лицо парня было загорелым, но все равно он выглядел полупрозрачным, и двигался медленно, словно сквозь воду. И при этом умудрялся везде поспевать.

— Ты ранен?

— Придавило камнями при осыпи, — рукой провел над рубахой, не касаясь. Добавил: