Ахматова. Юные годы Царскосельской Музы

Я лилий нарвала прекрасных и душистых,
Стыдливо-замкнутых, как дев невинных рой,
С их лепестков, дрожащих и росистых,
Пила я аромат и счастье и покой.

И сердце трепетно сжималось, как от боли,

А бледные цветы качали головой,
И вновь мечтала я о той далёкой воле,
О той стране, где я была с тобой…

Стихотворение «Лилии» не было опубликовано при жизни Ахматовой, но, в отличие от прочих ранних стихов, не было и безвозвратно уничтожено ею, а, напротив, дошло до нас в автографе (позднейшем!) с точным указанием времени и места: «1904 г. Одесса. 22 июня». Это наводит, конечно, на размышления как некое своеобразное тайное послание автора потомкам.

Всё действительно нежелательное или несущественное Ахматова умела хоронить для будущего очень надёжно. Она никогда не стала бы тревожить прах сожженной детской тетради шутки ради, воскрешая погребённые стихи и пуская затем странный автограф на волю случая, в непредсказуемый гольфстрим петербургских рукописных коллекций. По крайней мере, это первый по времени из известных нам стихотворных текстов Ахматовой, весьма удачно оформленный для её биографов. Один, взглянув на дату, вспомнит о гумилёвском «императорском» букете, вручённом десять дней назад, другой – о том, что именно в 1904 году Фёдоров, раздражённый нападками символистов, носился с идеей создания собственной поэтической школы[201]. Явление среди фёдоровских дачных гостей Ахматовой с её стихами, явно небесталанными, было весьма кстати для хозяина салона, и Александр Митрофанович тут же заинтересовался возникшим у него на пути юным дарованием.

С очень высокой долей вероятности можно предположить, что Ахматова бывала летом 1904 года на «даче Митрофаныча» неоднократно, а с тридцатишестилетним хозяином дачи её связывали не только творческие, но и романтические отношения:

Посвящ<ается>А. M. Ф<ёдорову>

Над чёрною бездной с тобою я шла,
Мерцая, зарницы сверкали.
В тот вечер я клад неоценный нашла
В загадочно-трепетной дали.
И песня любви нашей чистой была,
Прозрачнее лунного света,
А чёрная бездна, проснувшись, ждала
В молчании страсти обета.
Ты нежно-тревожно меня целовал,
Сверкающей грёзою полный,
Над бездною ветер, шумя, завывал…
И крест над могилой забытой стоял,
Белея, как призрак безмолвный.

24 июля <1904 г.>

Это второе, чудом сохранившееся (или сознательно сохранённое?) стихотворение пятнадцатилетней Ахматовой. Оно так неожиданно-великолепно, что, кажется, одно только благодарное уважение к воле провидения, которое подарило этот маленький шедевр русской лирической поэзии начала XX века нашим дням, требует от современных ахматовских биографов не прочитывать в нём более того, что предстоит взгляду:

И песня любви нашей чистой была…