Ахматова, то есть Россия

Такие лица, отмеченные «клинописью страдания», встретились мне на снимках, развешанных в сейненской синагоге. Арестантов фотографировали в тюрьме в соответствии с обычной процедурой. Более пятидесяти фотографий жертв Большого Террора, показанных на выставке в Сейнах, хранились в тайных архивах и были открыты только на грани 80 – х и 90 – х годов XX века. Томаш Кизный создал из них коллективный портрет советского общества во время террора, включающий людей разных национальностей и различных социальных слоев: бездомных, служащих, крестьян, интеллигенции, духовенства, военнослужащих, вплоть до высокопоставленных партийных и государственных функционеров и сотрудников органов безопасности. На потрясающих фотографиях, сделанных за день или за несколько часов до расстрела, можно увидеть разные лица. Гневное и изумленное у 47 – летнего Алексея Григорьевича Жолтикова из Рязани, слесаря ремонтных мастерских московского метро, красивое и тонкое у 20 – летней Раисы Самуиловны Бочлиен, беспартийной машинистки, живущей в Москве. Однако, независимо от возраста, пола, социального происхождения и образования все эти лица несут выражение ужаса, загнанности и прежде всего изумления. Вопрос «почему?», хоть и не высказанный прямо, неотвязно слышится во время осмотра выставки. И, конечно же, на него нет ответа. Так же, как нет ответа на вопрос о причинах массовых расправ, творимых виновниками всех других терроров над их жертвами. Только иногда в поэзии можно встретиться с попытками приблизиться к этой страшной загадке, например, в «Campo di Fiori» Милоша или в «Песенке о Боснии» Бродского. Это стихи об одиночестве гибнущих и о равнодушии свидетелей. Однако в России 1938 года уже не оставалось свидетелей. Гибнущими были все.

На выставке я еще раз увидела те же лица в телеобзоре и выслушала их лаконичные истории. Полный телевизионный показ всех жертв Большого Террора, расстрелянных или умерших в лагерях, занял бы полтора года.

Можно было также посмотреть видеоинтервью с семьями жертв. Нелли Константиновна Калинина, дочь выдающегося авиаконструктора Константина Алексеевича Калинина, арестованного и расстрелянного в 1938 году в возрасте 51 года, говорит: «Отец был выдающимся конструктором, человеком огромного благородства и доброты. Всю свою жизнь я плачу о нем. Мама умерла через год. Это преступная страна, с этим нельзя согласиться, нельзя этого забыть, невозможно простить».

Потрясают также слова Юрия Алексеевича Дмитриева, общественного деятеля и члена Республиканской комиссии по делам возвращения прав реабилитируемым жертвам политических репрессий: «Не может быть так, чтобы человек исчезал бесследно. У человека должна быть могила. Этим люди отличаются от бабочек. Бабочки живут недолго, у них нет памяти, a люди долго живут и помнят. Память – одна из вещей, делающих человека человеком, а народ – народом, а не только людской массой».

Сразу после этих слов на большом экране, развернутом в центре синагоги, я посмотрела фильм, показывающий в основном безымянные, братские могилы со смешанным прахом казненных. Впрочем, трудно назвать братской могилой мусорную свалку, фундаменты блочных домов, речной товарный порт, заснеженное поле стадиона «Динамо». Это лишенный чести пейзаж безымянных некрополей террора. На экране еще мелькают цифры приблизительного числа похороненных жертв. Вот сосновый лес у дороги Медвежьегорск – Повенец в Карелии, место казни и погребения по меньшей мере 6786 человек, имена которых (исключительный случай!) известны. На соснах кое – где прибиты фотографии. Цветы. Другое дело – на песочных карьерах в районе Сулажгора к западу от Петрозаводска, где в 1989 году были открыты братские могилы. Количество жертв неизвестно, приблизительно 1200 – 1400 человек. В подобных местах вряд ли можно повторить слова Антигоны, хоронящей своего брата: «Пришла, чтобы любить совместно, а не ненавидеть».

Рышард Пшибыльский, который был знаком с Ахматовой в последние пять лет ее жизни, вспоминал, что при звуках слова «Самариха» – названия санатория, в котором забрали Мандельштама, – та менялась в лице. Вспоминает также передачу, показанную по Би – Би – Си. Некая англичанка, пишущая о Мандельштаме, рассказала, как она была одержима поиском его могилы. Однажды, путешествуя в России по следам поэта, англичанка увидела из окна гостиницы нечто, напоминающее руины развалившихся бараков. Это были остатки пересыльного лагеря «Вторая речка», из которого людей отправляли на Колыму, в котором, по всей вероятности, умер Осип Мандельштам. Уже нельзя было определить, где в то время хоронили умерших заключенных. «Право на последнюю дань мертвым, право прощаться с ними и предавать их земле – один из основных связующих обычаев всех племен и всех народов. За это право боролась тихая Антигона и в защиту его восстала на дурного правителя своей маленькой страны», – писала Надежда Мандельштам.

Поэма без героя