Ахматова, то есть Россия

Киров был другом Сталина и не принадлежал к внутрипартийным оппозиционным группировкам, не был сторонником ни Троцкого, ни Зиновьева с Каменевым. Уже четыре года он был членом Политбюро, а Ленинград под его правлением процветал, или, точнее, время от времени выпускал робкие бутоны. Росло промышленное производство, появилось продовольствие, город ожил. Сталин ловко использовал покушение в Смольном на Кирова, совершенное неким молодым человеком, разочарованным коммунистическим правлением. Собственно, покушением воспользовались его преторианцы во главе с Ягодой, который был шефом ОГПУ, начиная с 1934 года. Не лишенный таланта создатель системы лагерей в России и руководитель строительства Беломорско – Балтийского канала, предшественник Николая Ежова, тот, как и многие подобные и неподобные ему руководители, сам стал жертвой Большого Террора и был расстрелян в марте 1938 года. Однако до этого Ягода успел сплести хитроумную сеть, в которую сам же и попал, и организовал план убийства Кирова. Молодой студент Николаев, совершивший покушение, перед этим двукратно арестовывался, имея при себе план Смольного и огнестрельное оружие, и двукратно выпускался на свободу по приказу Ягоды. Затем, как бы с его согласия, 1 декабря в пять пополудни убийца Кирова вошел на территорию Смольного, никем не задержанный. Личный охранник Кирова перед его кабинетом странным образом отсутствовал. Когда Киров на минутку вышел в коридор, Николаев выстрелил ему в затылок и… потерял сознание. Арестованный, он сказал Сталину, который лично прибыл в Ленинград, чтобы в тюремной камере взглянуть в глаза человеку, убившему его друга: «Товарищ Сталин, я стрелял не в Кирова, я стрелял в Партию!» Возможно, Сталин с удовлетворением щурил при этом глаза, вероятно, был доволен и спокоен. Убийство Кирова было самым ужасающим и резонансным терактом в истории Советской России. Оно послужило Сталину предлогом для массовых чисток, было арестовано и подвергнуто репрессиям около полутора миллионов членов партии. Также миллионы невинных беспартийных были уничтожены под предлогом участия в заговорах несуществующих террористических организаций. Террор процветал, a имя Сталина становилось все более популярным. Этот феномен не поддается рациональному анализу, как утверждают исследователи тогдашнего периода истории России. И я бы, пожалуй, воздержалась от употребления здесь мысли Платона о том, что «народы рабов создают тиранов». Я бы не стала называть русский народ народом рабов, скорее – исключительно несчастным народом.

19 августа 1936 года прошел показательный судебный процесс, начатый Ягодой по поручению Сталина, по решению которого были приговорены к смертной казни Зиновьев, Каменев и их товарищи. В марте 1938 года перед судом предстал уже Бухарин, которому Мандельштам был обязан несколькими актами милосердия – или, может быть, просто жестами человеческого сострадания. Именно по поручению Бухарина была организована поездка Мандельштама в Армению и Сухуми. Сам же Ягода, обвиненный в заговоре, шпионаже и предательстве, был арестован и расстрелян в том же марте 1938 года. Очередной шеф НКВД Ежов начал свое правление с кровавой расправы с командой Ягоды. Он лично пытал подследственных. И его тоже расстреляли в 1940 году. Безумствовал жестокий и слепой террор, уничтожая также и своих творцов.

Клинопись страдания

Лишив меня морей, разбега и разлета,

И дав стопе упор насильственной земли,
Чего добились вы? Блестящего расчета:
Губ шевелящихся отнять вы не могли.

Осип Мандельштам (1936)

В последний год воронежской ссылки Надежда Мандельштам имела возможность подробно наблюдать, как протекает процесс создания стихотворения у Мандельштама. Тот всегда творил на ходу и без конца шевелил губами. Эти двигающиеся губы были словно пальцы у флейтиста. Позже стихотворение записывалось или запоминалось наизусть. Настоящей жизнью, по утверждению Надежды Мандельштам, стихи живут лишь в голосе поэта, a создание стихов – тяжелая работа, требующая огромной концентрации энергии и сосредоточенности. Она пишет, что творческий процесс у Ахматовой, который она тоже могла неоднократно наблюдать, не происходил так явно. «Вообще во всех своих реакциях Ахматова была гораздо более скрытной и лучше владела собой. Меня всегда поражало ее особенное женское мужество, граничащее с аскетизмом. Даже своим губам она не позволяла двигаться так явно, как у О.М. Мне кажется, что когда она творила, ее губы сжимались, а линия рта приобретала еще более горькое выражение. O.M говаривал, что, посмотрев на эти губы, можно было услышать ее голос, а ее стихи построены из голоса и составляют с ними неразделимое целое».