Ахматова, то есть Россия

Кто – то из современников писал, что даже в те жестокие времена человек, пришедший с визитом к Пуниным, попадал в их доме в совершенно исключительную атмосферу, будто бы в иной мир. Утром Ахматову можно было застать в чёрном шелковом шлафроке, пьющую чай из фарфоровой чашки, а Пунина – в красной шелковой пижаме, в окружении предметов, привезенных им из Японии. Он вывез оттуда также «домашнее» прозвище Ахматовой – Акума, то есть ведьма, колдунья. Так ее называли в семье, о чем вспоминает внучка Пунина Анна Каминская. Она и ее мать Ирина в последние годы жизни Ахматовой стали ее единственной семьей. Воспоминания об ушедших в прошлое забавах, об изучении французского, о новогодних ужинах возле елки, украшенной игрушками, которые вместе с дочкой, а позднее – внучкой изготавливал собственноручно художественно одаренный Пунин, а также воспоминания об общей недоле, страхе и ссорах оказались очень прочными. Были и другие воспоминания, когда Златоустую Анну всея Руси в Фонтанном доме унижали самым обычным, общечеловеческим, неприятным способом. Во время визитов знакомых, которым поэтесса читала стихи, Пунин мог ей напомнить, чтобы она занялась чисткой селедки на ужин, а Анна Аренс, глядя на нее и шестнадцатилетнего Леву, задавала провокационные вопросы: «Интересно, кто из сидящих за столом не заработал на сегодняшний ужин?». Закрывали перед нею двери, прятали нечаянно или умышленно чайник, а Пунин, пожалуй, единственный из всех в Фонтанном доме, понимавших величие поэзии Ахматовой, говорил при гостях: «Анна, Вы хотя бы отдаете себе отчет в том, что Вы поэт всего лишь местного, царскосельского значения?». Из всего этого складывалась, . однако, общая жизнь, так же как и первые годы любви, столь приятные для Ахматовой и столь ужасные для Анны Аренс.

Можно сказать, что, несмотря на все, ситуация Ахматовой в Фонтанном доме несколько улучшилась. У нее был дом, а в таких трудных жилищных условиях, какие установились после революции, факт совместного проживания был даже бóльшим доказательством общей жизни, чем зарегистрированный брак. В сентябре 1926 года Федору Соллогубу благодаря своим связям удалось выхлопотать для Ахматовой пенсию размером 60 рублей в месяц, из которых она, как всегда проявлявшая независимость, 40 отдавала Пунину в качестве квартплаты. Несмотря на общий кров, Ахматова подчеркивала свою отдельность. Пунин тяжело это переносил, и, несмотря на большую близость, дело часто доходило до ссор. В это время Пунин записал: «Люди думают, что жизнь знает два полюса: страдание и счастье; люди неверно думают. (…). Я никогда не буду уверять в том, что Анна не мучила меня (…). Но с нею я могу дышать, и это гораздо нужнее мне, чем счастье». У Ахматовой с Пуниным было также отличное интеллектуальное взаимопонимание: ей импонировали его знания в области истории искусств, современного искусства и архитектуры. Как в близости с Шилейко она научилась многому о древних текстах, так и в союзе с Пуниным она подробно ознакомилась с архитектурой Ленинграда. Можно сказать, стала ее знатоком. Она работала вместе с Пуниным, переводила для него французские тексты о Сезанне и Давиде, фрагменты книги об Энгре. Она вела также собственные исследования на тему о «Каменном госте» Пушкина и помогала второй жене Гумилева, Анне Энгельгардт, в работе над книгой воспоминаний о погибшем поэте. Переводила стихи, но исключительно с целью заработка. Большую часть ее эмоциональной и интеллектуальной энергии поглощали собственные стихи.

Тем временем в апреле 1922 года Сталин становится Генеральным секретарем партии. Синдром взаимоотношений владыки и художника в России того времени приобретает особо драматические черты. Мандельштам и Сталин. Пастернак и Сталин. Булгаков и Сталин. Сталин лично посылает самолет за Ахматовой, чтобы эвакуировать ее из блокадного Ленинграда. Сталин 18 лет держит в лагерях сына Ахматовой, как заложника. Сталин мечется по кремлевским комнатам и обзывает Ахматову последними словами после ее встречи с Исайей Берлиным. Сталин немедленно освобождает Льва Гумилева и Николая Пунина из тюрьмы после того, как Ахматова напишет ему письмо. Дочь Сталина опаздывает на обед на его подмосковной даче, зачитавшись стихами Ахматовой. Сталин в бешенстве. Сталин в восторге. Гнев Сталина, восхищение Сталина, одно слово Сталина, несущее смерть или дарующее жизнь. Из таких анекдотов, в которых немало правды, а иногда и вся правда, можно было бы составить целую книгу. Сталин, в шестнадцатый раз смотрящий в театре «Дни Турбиных» Булгакова. Сталин, звонящий Пастернаку. Сталин, звонящий Булгакову. Сталин, подписывающий смертные приговоры. При таком болезненно – эмоциональном, любовно – враждебном отношении к художникам старинные взаимоотношения поэта и царя, то есть Александра Пушкина и его личного цензора Николая I, могут показаться гармоничными и взвешенными.