Ахматова, то есть Россия

Ахматова часто ночевала, и некоторое время даже жила у Артура и Ольги перед их отъездом, создавая даже, быть может, некий род menage a troi. Из заметок Пунина: «Я знаю, что ты мне изменила, я знаю, что будешь мне изменять, а я не люблю тебя такой любовью, которая согласна на измену». Несколькими днями позже приходит другое, более справедливое размышление: «Однако мне кажется, что у нее есть такое же право предполагать, что я не слишком ее люблю. Я сохранил свой дом. Какая уж тут любовь к ней?». В апреле 1925 года поэтесса уехала в санаторий в Царское Село. Там была и Надежда Мандельштам, с которой Ахматова очень тогда подружилась. Она все еще поддерживает контакт с Шилейко. Сообщает о жизни их общего пса Тапа, бесхозного сенбернара, которого приютил Шилейко: «Я о нем все время забочусь и надела ему намордник». Шилейко отвечает из Москвы: «Ты написала, что больна, и это меня огорчает. Не ложись в больницу и не забирай туда мою собаку. Вам обоим нужно приехать в феврале в Москву». Жизнь Ахматовой в это время была довольно беспорядочной. Жила с разными мужчинами, проживала в случайных местах, нигде не чувствовала себя ставшей на якорь. История с ее стихами смыкалась вокруг нее все более тесными кругами и, это, возможно, кажущееся легкомысленным, неустройство было инстинктивной реакцией на неизбежную катастрофу обычной жизни, такой, о которой писала Надежда Мандельштам, с нормальными ссорами, изменами, разводами. Поэтому трудно даже поверить в то, что, несмотря на все, в ноябре 1925 года Ахматова окончательно переселилась в квартиру Пунина в Шереметевском дворце, где он жил с семьей.

Годом раньше Пунин написал прекрасные слова: «А я чувствовал, что ты была как бы краем земли, а дальше уже не было ничего».

В это время Ахматова утрачивает также связь с сыном. Она старается заботиться о нем хотя бы издали, но этого оказывается недостаточно. Лева с бабушкой, утратившей состояние в Слепневе, поселился в трехкомнатной квартире в Бежецке. Поэтесса переводит ей часть своего гонорара за «Белую стаю». Посылает также достаточно регулярно деньги своей матери, и по мере возможности старается посещать ее. Единственное, с чем она расстается легко и без колебаний – это деньги. Любой, даже самой маленькой суммой, она будет делиться с другими. Часто она проявляет, может быть, даже легкомысленную щедрость, а к деньгам относится без всякого уважения. Эмме Гернштейн, верной подруге и любовнице Льва Гумилева, она даже купит «Москвича» после получения большой суммы за стихи и переводы.

Следующий томик, Anno Domini MCMXXI, выйдет в свет в 1922 году в атмосфере нападок на ее поэзию. Борис Эйхенбаум в своей книге, посвященной современной поэзии, изданной тоже в 1922 году, хотя и хвалит стихи Ахматовой, но помещает в ней также злосчастную фразу, которая позднее будет использована во всех атаках на ее творчество в сталинские времена: «Мы видим здесь уже начало парадоксального, или может быть, вернее содержащего противопоставление двойного образа героини – полу – распутницы, сжигаемой страстью, и полу – монахини, способной молить Бога о прощении». В 1923 году Михаил Кузмин, автор полного энтузиазма вступления к дебютантскому томику стихов «Вечер», напишет буквально следующее: «Ахматова – это уже только реликт прошлого». В неофициально принятом партийном постановлении была санкционирована кампания против ее поэзии, направленная на осуждение ее творчества. Ахматова узнала об этом лишь в 1927 году. В 1926 году она собрала двухтомник своих стихов для издательства Гессена. Был подписан договор. Однако когда дело дошло до корректуры гранок, цензоры решили, что будет напечатано лишь 500 экземпляров. Поскольку такой тираж был убыточным, корректуру сборника передали кооперативу издателей и писателей в Ленинграде. Ахматову попросили убрать 58 стихотворений, в итоге книга вообще не вышла. У поэтессы появилось тогда предчувствие, что вскоре она вообще надолго утратит возможность печататься.

В это время она довольно часто ездила в Москву, к уже очень больному Шилейко. Тот жил тогда с девятнадцатилетней Верой Константиновой, на которой женился сразу же после развода с Ахматовой. Однажды, когда Ахматова читала Шилейко свои новые стихи, тот произнес пророчески: «Когда ты станешь доктором в Оксфорде, помяни меня в своих молитвах!». Вскоре ей суждено было потерять и Шилейко, умершего от туберкулеза.

В свою очередь, влюбленный Пунин запишет в том же году в своем дневнике: «Я положил ее в своем кабинете и всю ночь чувствовал ее присутствие в доме, даже во сне. Утром пошел с ней повидаться. Она еще спала. Я не знал, что она так красиво спит. Мы выпили вместе чай, потом я вымыл ей волосы, а она почти весь день переводила для меня французскую книгу. Постоянное пребывание с ней дает такой покой».