Ахматова, то есть Россия

Стихотворение «Лотова жена», прочитанное поэтессой на том же авторском вечере, было раскритиковано в подобном стиле в статье «Несовременный "современник"»: «Можно ли было пожелать более искреннего и недвусмысленного признания в органической связи с умершим старым миром? Можно ли было пожелать более ясного доказательства глубочайшей внутренней контрреволюционности Ахматовой? Ахматова – это несомненный литературный внутренний эмигрант».

Критик был прав, хотя и не понимал значения своей правоты. Фактически Ахматова охотно признавалась в исключительной связи с умершими. Она честно сохранила верность их памяти, как в своих стихах, так и в воспоминаниях. Павлу Лукницкому, занимавшемуся в то время составлением биографии Гумилева, она сказала: «Вы хотите знать, как решилась Ваша судьба? Январь либо февраль 1924 – сон (три раза подряд я видела Николая Степановича). Тогда я взяла блокнот и записала его краткую биографию. И он перестал приходить во сне. Очень скоро после этого я встретила Лозинского, и он рассказал мне о Вас».

«Лотова жена» – это очередное из мифологизированных воплощений Ахматовой. Я употребляю здесь слово «воплощений», хотя Марина Цветаева и упрекала поэтессу за то, что та не написала этого стихотворения в первом лице, не сказала прямо – «Я, Лотова жена». Однако в этом прекрасном стихотворении Ахматова эмоционально рассказала о своем опыте утрат. А к этому времени она уже многое знала на эту тему. Утраты, как в стихотворении Элизабет Бишоп, «вошли у нее в привычку».

Лотова жена

Жена же Лотова оглянулась позади его и стала соляным столпом.

 Книга Бытия (19, 26)

И праведник шел за посланником Бога,
Огромный и светлый, по черной горе.
Но громко жене говорила тревога:
Не поздно, ты можешь еще посмотреть
На красные башни родного Содома,
На площадь, где пела, на двор, где пряла,
На окна пустые высокого дома,
Где милому мужу детей родила.

(…)

Кто женщину эту оплакивать будет?

Не меньшей ли мнится она из утрат?
Лишь сердце мое никогда не забудет
Отдавшую жизнь за единственный взгляд.

Петроград, (21 февраля 1924)

Ее союз с Николаем Пуниным развивался в атмосфере невосполнимых утрат людей и мест – и всего мира, в котором она жила. Ахматова в то время поддерживала близкие контакты с Шилейко, ей случалось жить у Артура Лурье и Ольги Глебовой – Судейкиной, вплоть до отъезда Лурье в эмиграцию в 1922 году. Смерть Артура Лурье, а два года спустя – Ольги Глебовой – Судейкиной, ближайшей подруги, которую Ахматова назовет одним из своих двойников, была очередным ударом для нее. С друзьями, покидающими Россию и уезжающими в эмиграцию, она прощалась с особенно тяжелым сердцем – она не одобряла их выбора. Артур Лурье, молодая звезда музыкального авангарда, проводил эксперименты с додекафонической музыкой, а когда Маринетти посетил «Бродячую собаку», Лурье в его честь сделал доклад «Искусство шума», где постулировал введение в музыку шумов цивилизации. Союз Ахматовой и Лурье бесповоротно распался после решения композитора эмигрировать. Летом 1924 года Ахматова ухаживала за больной Ольгой Глебовой – Судейкиной, у которой было воспаление брюшины. Та вскоре тоже эмигрирует, чтобы присоединиться в Париже к Артуру Лурье. Она оставила Ахматовой всех своих великолепных кукол собственноручного изготовления, которые выступали когда – то в «Бродячей собаке».