Ахматова, то есть Россия

А «рыжий мальчик» через годы дал верное свидетельство ее дружбы в таких словах: «Мы не за похвалой к ней шли, не за литературным признанием или там за одобрением наших опусов. <…> Мы шли к ней, потому что она наши души приводила в движение, потому что в ее присутствии ты как бы отказывался от себя, от того душевного, духовного – да не знаю уж, как это там называется – уровня, на котором находился, – от "языка", которым ты говорил с действительностью, в пользу "языка", которым пользовалась она. Конечно же, мы толковали о литературе, конечно же, мы сплетничали, конечно же, мы бегали за водкой, слушали Моцарта и смеялись Но, оглядываясь назад, я слышу и вижу не это; в моем сознании всплывает одна строчка из того самого "Шиповника": "Ты не знаешь, что тебе простили…" Она, эта строчка, не столько вырывается "из", сколько отрывается "от" контекста, потому что это сказано именно голосом души – ибо прощающий всегда больше самой обиды и того, кто обиду причиняет. Ибо строка эта, адресованная человеку, на самом деле адресована всему миру, она – ответ души на существование. Примерно этому – а не навыкам стихосложения – мы у нее и учились».

.После своих заграничных путешествий в Италию и Оксфорд Ахматова, как и раньше, охотнее всего жила на даче в Комарово. Тек непрерывный поток гостей, редко она бывала одна, приводила в порядок воспоминания и до конца жизни писала стихи. За двенадцать дней до смерти она выбралась на поездку в Москву, о чем вспоминает Анатолий Найман: «Было морозно и заходило солнце (…). Мы попросили водителя отвезти нас к Собору Спасителя (…). Улица, ведущая к Собору, была завалена кусками льда, по – видимому, сколотого на тротуарах, и такси стало подскакивать. Ахматова с гримасой схватилась за сердце. Я попросил водителя ехать на Ордынку. Ахматова приняла нитроглицерин, и водитель стал разворачивать вдоль белой стены Собора».

В ноябре 1965 года Ахматова пережила очередной сердечный приступ. Ее забрали в Боткинскую больницу, где поэтесса провела три месяца. Однажды ее посетил Лев, однако друзья, оберегая покой больной, не допустили встречи матери с сыном. Ахматова очень жалела об этом, а Лев не предпринимал попыток новых контактов. Их отношения до конца оставались драматичными.

3 марта 1966 года Найман, Каминская и Ольшевская отвезли поэтессу в санаторий в подмосковное Домодедово. 5 марта Анатолий Найман приехал к ней с букетом нарциссов. Но не застал Ахматовой в живых. Она умерла двумя часами раньше .

Бродский вспоминает: «Когда Арсений Тарковский начал свою надгробную речь словами "С уходом Ахматовой кончилось…" – все во мне воспротивилось: ничто не кончилось, ничто не могло и не может кончиться, пока существуем мы. "Волшебный" мы хор или не волшебный. Не потому, что мы стихи ее помним или сами пишем, а потому, что она стала частью нас, частью наших душ».

Летом 2000 года, на переломе веков, я поехала в Комарово, на могилу Ахматовой. Вся Ахматова скрыта в своих стихах и в то же время открыта. Однако тайну ее жизни не удается разгадать до конца. На самом деле никакую жизнь нельзя восстановить полностью, даже собственную. Из глубины памяти приплывают к нам какие –то люди, эмоции, запахи, цвета, пейзажи, которые видишь из окна поезда. Наши попутчики, даже самые близкие, видят в этот момент что – то иное и что – то иное помнят. Лучшим документом о жизни может быть чей – то дневник, а также фотографии. Но самым лучшим дневником и фотографиями бывают именно стихи. Собственные наши переживания, по правде говоря, отыскать невозможно, по крайней мере, здесь на земле. Память, возможно, по счастью, бывает обманчивой.

Высокие комаровские сосны вдоль шоссе вели меня прямо к кладбищу, кусали комары, прилетающие из подмокшего леса. Идя по дороге, я прошла мимо зеленой будки, домика, стоящего среди множества себе подобных, построенных советской властью для заслуженных писателей.

Могила Ахматовой ухожена, на ней многокрасочные цветы. Украшает ее простой металлический православный крест и барельеф, представляющий ее необыкновенный ахматовский профиль.

В снежный мартовский день гроб Анны Ахматовой нес вместе с другими молодой Иосиф Бродский в потертом плаще. Той же дорогой, которой я пришла. До этого ему с трудом удалось добиться разрешения на похороны поэтессы на комаровском кладбище. Ленинградские власти не выразили согласия на похороны ни на одном из коммунальных кладбищ, также и власти курорта в Комарове отвечали категорическим отказом. Дали согласие в последнюю минуту. Бродский вспоминает: «Тело Ахматовой было уже в соборе св. Николы, ее уже отпевали, а я еще стоял на комаровском кладбище, не зная – будут ее хоронить тут или нет. Про это и вспоминать даже тяжело. Как только сказали, что разрешение получено и землекопы получили по бутылке, мы прыгнули в машину и помчались в Ленинград. Мы еще застали отпевание. Вокруг были кордоны милиции, а в соборе Лева метался и выдергивал пленку из фотоаппаратов у снимающих. Потом Ахматову повезли в Союз писателей, на гражданскую панихиду, а оттуда в Комарово…».