Ахматова в моем зеркале

Анна задыхалась. Когда женщина, особенно такая женщина, начинает задумываться об уходе, это значит, что она уже ушла, все остальное – вопросы практического порядка. Практические вопросы всегда сложно решались в России, особенно в те времена, и именно из-за этого Анна еще много лет продолжала жить в том доме, по крайней мере еще целых пятнадцать лет после того, как окончательно рассталась с Пуниным. Летним днем 1928 года шестнадцатилетний юноша, ее единственный сын, до тех пор не знавший материнских объятий, приехал, чтобы жить с ней. Он вырос, опекаемый Анной Ивановной, матерью Гумилева. Сейчас Лев стоял перед ней, приехав со своим чемоданчиком и раненым сердцем в дом, где она и сама была гостьей. Приехал в трудные, голодные годы. Пунин все еще страстно любил ее, хотя не мог не задумываться о том, что присутствие в доме еще одного человека сделает жизнь семьи еще более тяжелой. Сама Анна устраивалась на ночь во всех возможных уголках дома. Льва уложили в коридоре, на сундуке.

Впервые его, студента исторического факультета Ленинградского университета, арестовали в декабре 1933-го по обвинению в антисоветской деятельности. Восемь дней спустя отпустили. Второй раз, в 1935 году, его забрали вместе с Пуниным, но благодаря действиям Пастернака и Пильняка, а также письма самой Ахматовой их отпустили.

Одним ранним утром 1939 года жилищная проблема разрешилась сама собой: Льва забрали в третий раз. Конвой страшно наследил в квартире. Лев был очень бледен, Ахматова стала кричать, забыв о том, как следует себя вести с представителями власти. Льва осудили на пять лет каторжных работ и отправили в лагерь в Норильске, где ему суждено было пробыть целых шесть лет. Все эти годы друзья Ахматовой, отправляясь в ссылку, встречались на платформах железнодорожных вокзалов… Горе навалилось горою. Сломанные человеческие судьбы… Тогда же погиб Мандельштам, исчез Пильняк, умер Булгаков. Анна стала одной из многих русских женщин, ожидающих в очереди, чтобы передать письмо или посылку через тюремное окно. В течение семнадцати месяцев, сопровождаемая криками чаек, переходила она под Литейный мост и становилась в длинную женскую очередь. Одна только весть о том, что Лев жив, уже доставляла ей радость.

Много лет прошло с того августа, прежде чем она вновь встретилась со своим сыном. Непрекращающиеся трудности отдалили его от матери, сделали почти чужим. Отвоевать свободу Лев смог, только уйдя на фронт добровольцем. Войну он пережил…

Это было, когда улыбался
Только мертвый, спокойствию рад.
И ненужным привеском болтался
Возле тюрем своих Ленинград.
И когда, обезумев от муки,
Шли уже осужденных полки,
И короткую песню разлуки
Паровозные пели гудки.
Звезды смерти стояли над нами,
И безвинная корчилась Русь
Под кровавыми сапогами
И под шинами черных марусь.

Возникает вопрос: как реагировали люди на бесконечные аресты? Просто молчали, закрывали глаза на все происходящее или, того хуже, пытались оправдать аресты исторической необходимостью? Правилами поведения запрещались вопли, следовало научиться отличать основное от второстепенного. Основным оставалось строительство социализма. В этом заключалась главная цель. А уже частная жизни каждого, исковерканная и растоптанная, была делом второстепенным.

Огонь в зеркале утих. Я различала только тлеющие угли, тоже красного цвета, но уже какого-то выцветшего, бледного. А вокруг – пепел и головешки, черное уже довлело над красным, разъедало его, вытесняло. Наши жизни, такие разные, угасали одна за другой.

Анна вздохнула. Картины осыпались пеплом…