Актёрский роман

- Кто?! - безмерно удивился Митя Борейченков, ожидая правды о чём угодно, но только не о том, что услышал.

- Бельчонок! Вот кто! - и Анин снова рыдал взахлеб.

Больше всего ему было жалко самого себя, своего прошлого, в котором ничего нельзя было изменить.

- Будь проклят этот мир! - страдал он. - Будь проклят!

Они взяли хорошей водки, самую шикарную закуску, которую только можно было отыскать в магазине, и просидели до утра, разговаривая на отвлечённые темы. И им казалось, что они понимают друг друга так, как никогда никого не понимали в жизни.

На рассвете Митя Борейченков ушёл, спросив на всякий случай:

- Надеюсь, ты, случайно, не того?.. - и внимательно посмотрел на Анина.

- Что 'случайно, не того'?

- В петлю не полезешь? - заглянул Митя Борейченков в глаза.

- Не полезу, - успокоил его Анин. - Иди, иди, - и даже махнул, мол, ничего не случится, что я дурак, что ли?

Он и не думал об 'этом'. Кто об 'этом' думает с похмелья? Но как только за Митей Борейченковым захлопнулась дверь, поискал глазами соответствующий предмет. Рояльной струны в квартире, конечно, не было. Главное, чтобы не так, как Витька! - зарёкся Анин. Мысль, о том, что его голого, холодного и скользкого будут тащить из ванной, что о нём будут горевать так же цинично, как и о Коровине, только подстегнула его. Назло всем, решился он, даже не думав о Бельчонке. Распахнул кладовку. Под потолком, обвязанный альпинистской верёвкой висел рулон старых обоев в паутине. Анин вытряхнул их на пол и принялся развязывать узлы зубами. Ни одно дело до конца не довёл, с ожесточением думал он, ни одно! Будь всё проклято! Сейчас! Только сейчас! И не нашёл лучшего, как податься в ванную, чтобы выбрать трубу отопления. Как в 'Англетере', когда повисну, ткнусь мордой, подумал он, глядя на трубы. Желание побыстрее довершить поступок, охватило его.

Веревка оказалась жестком и заскорузлой. По правилам её надо было бы намылить, но и так сойдёт, решил Анин, не барин, и, сунув голову в петлю, тут же соскользнул ногами с края.

Он абсолютно не ожидал, что сразу начнёт задыхаться и даже забеспокоился по этому поводу, но потом подумал, что это временные трудности и что все неудобства пройдут сами собой, главное, их проскочить. Но когда в голове зазвенело и образовалась пустота, он чисто инстинктивно стал искать опору под ногам, ощущая, что пустота засасывает всё глубже и глубже, а звон становится просто таки невыносимым.

Однако ноги почему-то всё соскальзывали соскакивали, и тогда Анин, уже теряя сознание, ухватился за трубу и дёрнул что есть силы. Раздалось яростное шипение, всё вокруг заволокло клубами пара, и Анин понял, что сидит в ванной, а сверху на него, как из брандспойта, с шипением бьёт струя горячей воды.

Правду говорила мама: 'Бывают дни похуже!' оторопело подумал Анин, с третьей попытки переваливаясь через край ванны и, как слепой, ища полотенце.

***

Утром следующего дня ему, трезвому и умиротворённому от работы над комедией, позвонил Кирилл Васильевич Дубасов:

- Паша, будешь у меня сниматься?

- Кем? - сдержанно поинтересовался Анин, подумав, что это очередной розыгрыш на фоне всеобщего безумия.

С дикцией, которая и в былые-то времена у Анина не была на высоте, вообще стало плохо.

- Старым мастером кун-фу, - терпеливо объяснил Дубасов, хрипя, как старые меха.

Анин представил тяжелое, обрюзгшее лицо Кирилла Дубасова, его астматическое дыхание и падающую походку, с сожалением посмотрел на страницу ворда с набранным текстом и сообразил: почётная негативная роль, как у Виктора Коровина, обеспечена. Докатился, но это лучше, чем ничего, здраво рассудил он, и даже лучше, чем сценарий, над которым надо ещё корпеть и корпеть, выводя эту самую фабулу. Душа только и твердила, что сценарная работа - не твой хлеб, что надо двигаться, бегать, прыгать, пить, нравиться женщинам, драться, сквернословить, богохульствовать, презирать, любить и ненавидеть, а не барабанить по клавиатуре в гордом, беспросветном, тоскливом одиночестве, отвлекаясь разве что на вездесущие ошибки, выскакивающие, как блохи.

- Я не читал сценария, - стал юлить он, зная в душе, что уже согласен, что не может, даже при всём своём желании, отказать настырному Дубасову.

И Дубасов тоже знал об этом.

- Почитаешь в самолёте, - весело захрипел он.

- А куда? - Словно ему было не всё равно, лишь бы вырваться из мартовской Москвы.

- Здесь недалеко, - в тон ему ответил Кирилл Дубасов. - В Гонконг. Съёмки три недели.

Анин постарался не удивиться. Значит, в кадре я буду не больше полчаса, обрадовался он: куча свободного времени! Воображение нарисовало бары, полные экзотических напитков, море и, разумеется, женщины. Говорят, там полно красоток, вспомнил он чьи-то впечатления.

- Когда?

- Завтра в семь утра. Билеты на тебя заказаны.

- Я зуб выбил, - признался Анин, ожидая, что Кирилл Васильевич изменит решение.

- Какой? - уточнил Кирилл Дубасов.

- Передний.

- Мы включим тебе это в страховку! - фальшиво обрадовал Кирилл Дубасов.

- Так я шепелявлю! - поддакнул Анин.

- Озвучим, когда зуб вставишь, - нашёлся Кирилл Дубасов.