Актёрский роман

- Ты дома? - спросил он, уверенный, что она только и делает, что ждёт его, разогревая борщ. - Я только что приехал, - и держал пальцы на руках и ногах скрещёнными.

К его удивлению, она ответила совсем не так, как он ожидал, и явно ничего не разогревала и не ждала его.

- Меня ещё нет, - вдруг затараторила она в трубку, что, вообще, на неё не было похоже. - Я на репетиции. Приезжай часа в три.

Да что же это такое! - удивился он. Да она меня за нос водит! - заподозрил неладное. А где борщ?

- В три?.. - переспросил удивлённо. - Хорошо, - и подумал, что ещё успеет заскочить домой и побриться. - Как дети?

- С детьми всё нормально, - затараторила она ещё пуще. - Серёжа в Сокольниках на экскурсии. Маша - дома, у неё простуда. Приезжай, но не раньше трёх.

Что с ней? - так и не раскусил он её. - Она сама на себя не похожа, потому что в абсолютно большинстве случаев примчалась бы на Балаклавский, не глядя. Даже больная приползла бы.

Базлову решил позвонить в следующую очередь. Базлов и так несчастен, снисходительно думал Анин, как может быть несчастен человек, разуверившийся в себе. Но, оказалось, что у Базлова весёлый голос.

- Старик! - закричал он. - Я рад тебя услышать! Ты где?

- Я в Москве, - озадачился Анин. - Я только что приехал.

Никогда ни перед кем, ни за что не унижайся, иначе будешь выглядеть низким человеком, сказал ему внутренний голос.

- О! - казалось, ещё пуще обрадовался Базлов. - Буду рад тебя увидеть, но не сейчас, сейчас я в банке. Давай часа в три. У меня твой аванс всё ещё лежит.

- Правильно делает! - обыграл этот момент Анин и неожиданно для самого себя подумал: 'А с чего это ты такой добренький? И почему тоже в три?'

Тогда он позвонил Маше:

- Маша, это папа. Ты заболела?

Он представил её белокожее лицо с конопушками, как у матери, и подумал в очередной раз, что слишком мало уделял внимания детям.

- Совсем немножко, папа. Я в гостях у дяди Ромы.

- У дяди Ромы? - Анин услышал, что по асфальту от изумления поскакала, как лягушка, его челюсть, если бы она была у него, конечно, вставной. - Дай ему трубку, - попросил он.

- А его нет дома. Они втроем с мамой и Сережей поехали в Сокольники на коньках кататься.

- На коньках?! В Сокольники?! - переспросил Анин, потому что уже слышал эту версию, правда, несколько в другом варианте.

- Ну да, - беспечно подтвердила дочь. - Мама сказала, что раз у нас машины нет, то дядя Рома будет нас возить. А мы с тётей Варей блины печём.

Тётя Варя - мать Базлова, вспомнил Анин, миленькая старушка с бесконечно печальными глазами из-за выходок сынка.

Ага, вон оно что, подумал он и наконец всё понял. Отныне у меня с этим человеком ничего общего нет, кроме московского воздуха, чрезвычайно зло подумал он и подался домой.

В метро забился в угол и сидел, насупившись, думая о жизни. Она представлялась ему полнейшей неразберихой и полнейшей катастрофой. Закономерный результат неудачника, корёжило его. А чего ты хотел? Вечного бескорыстия? Вечной любви? Так не бывает. Никто не обещал, что будет легко. Даже верные жёны однажды предают.

У него, правда, ещё оставался мизерный шанс вернуть Евгению Таганцеву.

***

В этот день он удержался. Не выпил ни капли, памятуя о завтрашнем приятном событии. Только пустил слюни на бутылку 'столичной', вынес её на вытянутых руках от греха подальше в кладовку и засунул на самую верхнюю полку, закрыв на всякий случай старым вэфовским приёмником с дарственной надписью от сослуживцев по театру: 'Дорогому другу Анину от друзей, которые когда-нибудь тоже покорят Москву'. Выбросить этот старый приёмник у него не поднималась рука, всё-таки память о четырёх голодных годах, когда он маялся в Москве, из года в год безуспешно поступая в театральный. И потом, когда плотина рухнула, когда понеслось и поехало, когда зазвучали литавры и отозвались барабаны, приёмник стал памятью о службе в Минусинском театре. Анин таскал приёмник с собой и за эти годы, до странности, не пропил и не потерял его.

Поздно вечером он позвонил и ни здрасте, ни полздрасте заявил:

- Я хочу развестись!

- Пожалуйста, - огорошила она его, явно крепясь, чтобы не удариться в слёзы, - пиши заявление!

- И... что так просто?.. - не поверил он, помня, что лицо у неё в обычном состоянии бледное, а волосы - тёмно-рыжие.

- Просто, - отреклась она от всех их пятнадцати лет.

- И напишу! - пригрозил он. - Завтра же!

С полчаса он потеряно ходил по квартире и твердил: 'Пала крепость, пала крепость!' Ему сделалось легче, хотя горе так и вопрошало залиться по уши, и его мысли некоторое время были заняты исключительно бутылкой водки, спрятанной за старым приёмником. Но он устоял, ибо перед его глазами стояла Евгения Таганцева с её распрекрасными карими, а главное - зовущими глазами.