Актеры-любители

— Тамъ репетиціи и здсь репетиціи. Ужъ придутся репетиціи въ одно время, такъ не прогнвайтесь, туда поду, потому тамъ все-таки родное, нашъ собственный кружокъ. Впрочемъ, у васъ-то я съ двухъ репетицій сыграю. Я ужъ игралъ эту роль, говорилъ онъ.

— Мосье Корневъ, здравствуйте… обратилась къ нему Дарья Терентьевна. Или не узнаете знакомыхъ?

— Какъ-же, какъ-же… Отлично помню… Мое почтеніе…

Онъ хотлъ назвать Дарья Терентьевну по имени и запнулся.

— А вы здсь что-же? Вы тоже разв?.. продолжалъ онъ.

— Да вотъ дочь играетъ. И не хотла отпускать, да такъ ужъ… Такъ я съ ней.

— Имю честь кланяться… расшаркался и передъ Любой Корневъ. — Какъ нынче въ купеческомъ-то кругу заиграли! прибавилъ онъ. — Рдкій домъ безъ актрисы. И кружковъ что этихъ развелось! Страсть. Это меня радуетъ.

— Да ужъ хорошо-ли это, полно? попробовала возразить Дарья Терентьевна.

— Отчего-же? Все-таки искусство, все-таки осмысленное занятіе. Такъ можно начинать? Можно репетировать? спросилъ онъ офицера.

— А вотъ только мы чаю напьемся, отвчалъ тотъ. Господа! пожалуйте къ столу.

На длинномъ офиціантскомъ стол, плохо освщенномъ двумя свчками, помщался большой самоваръ въ безпорядк стояли стаканы на блюдечкахъ, лежали булки и соленыя мясныя закуски и сыръ, разложенные на бумаг, и высилась бутылка коньяку. Сахаръ также находился въ бумажномъ тюрюк.

Около самовара стоялъ взъерошенный тщедушный деньщикъ офицера Луковкина. Вс стали присаживаться къ столу.

— Ну, что-жъ стоишь! Разливай чай-то! крикнулъ на деньщика Луковкинъ.

Тотъ принялся исполнять требуемое.

— Стаканы-то перетеръ-ли?

— Протеръ, ваше благородіе.

Дарья Терентъенна, не отпуская отъ себя Любу, старалась уссться рядомъ съ Корневымъ, но это ей не удалось. Корневъ слъ вмст съ Конинымъ, съ толстой комической старухой Табаниной и къ нимъ присоединился Луковкинъ. Они тотчасъ взялись за коньякъ и ршили выпить по рюмк «гольемъ».

— Знаете, когда сильная роль, я вотъ безъ этого зелья совсмъ играть не могу, сказалъ Корневъ, стукнувъ пальцами по бутылк.

— Да и я тоже, отвчалъ Конинъ. — Перекалить не хорошо, а дв-три рюмки передъ выходомъ на сцену…

— Вотъ, вотъ… Толчокъ даетъ. На нервы дйствуетъ. Самъ чувствуешь, что лучше играешь. Да вотъ буду играть Любима Торцова, — ну, какъ въ третьемъ акт передъ драматической сценой не выпить?! Знаете это мсто: «Прочь съ дороги! Любимъ Торцовъ идетъ»! Комическая дама съ нами выпьетъ? обратился Корневъ къ толстой Табаниной.

— По малости потребляемъ, отвчала та съ улыбкой, цитируя слова изъ какой-то роли.

Дарья Терентьевна и дочь помстились черезъ столъ, наискосокъ отъ Корнева и его компаніи Плосковъ на этотъ разъ ужъ не слъ съ ними. Онъ былъ около Кринкиной на другомъ конц длиннаго стола, хотя и не спускалъ съ Любы глазъ, даже слегка перемигивался съ ней, когда Дарья Терентьевна отворачивалась. Кринкина замтила это и сказала ему:

— Кажется, вамъ очень нравится этотъ лакомый кусокъ…

— А что-же?.. Прекрасная двушка… Прекрасное семейство… Мать только немножко того… отвчалъ Плосковъ.

— Да, она васъ что-то не особенно жалуетъ.

— И не понимаю, почему? пожалъ плечами Плосковъ. — Конечно, я человкъ маленькій…

— Ну, а тутъ ищутъ большихъ. Вонъ мать-то какъ въ Корнева впилась. Да нтъ, этого ужъ не поймаешь, этотъ оболтался.

— Какой онъ женихъ, если у него дама сердца съ цлымъ семействомъ въ сторон.

— А разв есть?

— Да какъ-же… Это вс знаютъ. Вотъ погодите, въ спектакл у насъ она наврное будетъ въ первомъ ряду креселъ сидть, и я тогда вамъ ее покажу. Она всегда бываетъ, когда Корневъ играетъ.

— Вы Любочкиной-то матери ее покажите. А сами не унывайте и дйствуйте. Терпніе все превозмогаетъ, сказала съ улыбкой Кринкина. — Вы мн скажите откровенно, я другъ всхъ влюбленныхъ, вы влюблены въ мадемуазель Биткову?

— Да… Не скрою… Она мн очень нравится, отвчалъ Плосковъ не вдругъ.

— И имете на нее серьезныя намренія?

— Хорошъ виноградъ да зеленъ.

— Хотите, я вамъ помогу?

— Готовъ за это въ ножки поклониться. Но вы будете помогать?

— Надо дйствовать, дйствовать и дйствовать, не останавливаться ни передъ чмъ. Мужчина долженъ быть немножко нахаленъ.

— Да ужъ я и такъ, кажется…

— Предметъ-то вашей страсти самъ какъ на васъ смотритъ? допытывалась Кринкина.

— Да она, кажется, мн симпатизируетъ, кажется, я ей нравлюсь.

— Надо влюбить въ себя. А когда двушка полюбитъ…

— Мать-то у ней очень ужъ ко мн не благоволитъ.

— Полюбитъ двушка, такъ и мать съ ней ничего не подлаетъ.

— Не выдадутъ да и кончено.

— Пускай бжитъ. Увозите… Внчайтесь тайно… Это даже такъ романтично. Ну, а я вамъ помогу, я вдь теперь ваша союзница.

— Вашими-бы устами да медъ пить.

— И будете пить, даю вамъ слово, если не станете дремать и будете умно дйствовать. Обвнчаетесь гд-нибудь въ захолусть, прізжайте назадъ и старикамъ въ ноги… Небось, простятъ, вдь вы не каторжный, находитесь на служб, а родительское сердце не камень.

Вмсто отвта Плосковъ только вздохнулъ.

Во время чаепитія Дарья Терентьевна тихо журила дочь и говорила ей: