Актеры затонувшего театра

— Ну да. Только играть она не умеет совсем, если не считать собачий вальс. Она набренчивает собачий вальс, а мальчик этот балетный должен танцевать, делать все эти ассамбие па, батманы, па де пуассоны и прочую муть…

— И как она отблагодарила мальчика за такую покорность?

— Ну, он теперь солист в одном провинциальном театре. Но главное — он от нее вырвался. Провинция далекая, и Элеонора туда бы никогда не вырвалась бы.

— А от тебя ей что было нужно?

— Ну иногда она хотела просто смотреть, как мужчины этим занимаются… А иногда мы просто разговаривали. Она всех ненавидела, особенно мужа сестры, который пытался из нее сделать марионетку, она собиралась уничтожить его.

— Уничтожила?

— Откуда же я знаю? Но думаю, что уничтожила, потому что она как-то радовалась очень, пела даже от радости. А потом мне сказала: «Теперь я ее закопала!» А когда я спросил: «Кого вы закопали?», ответила: «Сестру». И тут же сообщила, что теперь я ее сестричка и чтобы даже не думал ее огорчать и командовать ею.

— О вашей дружбе кто-нибудь знал?

— Я думаю, что нет. Элеонора точно никому не говорила. Но у нее были тайны и поважнее. Например, она даже мне не говорила, что влюблена в Артема.

— А разве она была влюблена в Киреева? — удивилась Вера.

— Еще как! — усмехнулся Холмский. — Она ненавидела себя за эту любовь. Это выше ее понимания — влюбиться в марионетку.

— А Элеонора была замужем?

— Была. Ее мужем был какой-то приятель отца. А отца у нее взорвали, если вы не знаете.

— Слышала.

— Так вот, этому ее мужу, Герберову, было шестьдесят, а ей восемнадцать. Он называл ее «моя Куколка», а для нее это было как ножом по сердцу. Ой, какое сравнение неудачное! Но уж так получилось… Но самое главное, что муж ее оказался не таким уж богатым. Да, у него был большой дом, он закатил шикарную свадьбу, а потом пришли бандиты и все отобрали. Стали они жить на его пенсию, но недолго, потому что Герберов вскорости умер. А про Артема я вообще случайно узнал. До того считал, что она никого любить не может и всех ненавидит, как Гедда Габлер.

— А ты знаешь, что всем в вашем театре известно про Артема и Элеонору?

— Так уж и всем! — усмехнулся Холмский. — Кто-то догадывался, может быть, кто-то подозревал. Наверняка знала только Танечка Хорошавина, потому что Герберова ей сама об этом заявила. Ну и я, потому что я знал про Элеонору Робертовну все.

— Она не боялась тебе доверяться?

— Боялась. Но ведь надо было с кем-то делиться сокровенным: невозможно все в себе держать, а то совсем крыша съедет. А потом она знала, что я никому и никогда ее не выдам.

— А кто ее мог убить, не знаешь?

Станислав посмотрел на Веру чистым взглядом и улыбнулся застенчиво.

— Знаю, конечно. Я и убил.

Он произнес это так спокойно, что внутри у Веры все похолодело. А потом Станислав улыбнулся еще раз.

— Я убил, потому что… Как бы сказать… За всех отомстил: за Сережу Иртеньева, за Алисочку, за Танечку Хорошавину, за Артема, за Бориса Адамовича, разумеется, за Волкова. Они же все хорошие. Это вам только кажется, что мы только и делаем, что пьем. А это не так! Мы только здесь чего-то распоясались, словно прорвало нас всех, словно нет мочи терпеть. Вырвались на свободу, как собачка с цепи, и носимся…

— Погоди! Как ты ее убил? — Вера немного отходила от шока.

— В ресторане взял ножик с пола, пошел туда к ней. Вошел, ударил ножом, Элеонора Робертовна упала. На столе стояла бутылка бордо. Ну я и забрал ее.

— Зачем ты это сделал?

— Бутылку забрал?

— Нет, убил! Почему ты убил Герберову?

— Так я же говорил, чтобы отомстить за всех, кому она жизнь испортила, чтобы она и впредь никого не ломала.

— Нож, говоришь, на полу взял?

— Ну да. Там и лежал, куда его Алексей Дмитриевич забросил. Я поднял, когда все отвернулись, спрятал в карман, а потом побежал наверх и прикончил.

— Как ты ее убил?

— Обычно.

Вере показалось, что Стасик не знает точного ответа. Судя по всему, он об этом не задумывался.

— Встань и покажи, где она стояла, где ты, как подошел и как ударил, — велела Вера.

— Если честно, то плохо помню, потому что выпил тогда немного, и потом я был в таком состоянии… — заюлил Стасик.

— Который час тогда был, сказать не можешь?

Это был самый простой вопрос, но Холмский задумался.

— Я на часы не смотрел.

— Сейчас сколько?

Холмский посмотрел на свое запястье, которое украшали красивые часы.

— Без пяти три.

— Обед во сколько сегодня?

— В три.

— Пойдем пообедаем, а потом продолжим, — предложила Вера.

— А разве вы меня не арестуете? — удивился Стасик.

— Потом, а сначала пообедаем.

Вера закрывала дверь каюты. Станислав стоял рядом, не отходя ни на шаг.

— Часы тебе Герберова подарила? — спросила Вера.

— Ну да, — признался он. — А как вы догадались? Они хоть и ничего с виду, но это китайская подделка. Но Элеонора дала и сказала: «Носи и не снимай никогда до самой смерти». Только вот до чьей смерти, интересно?

Глава 17