Акциденция

А Алина наклонилась ко мне еще ниже и произнесла:

— Не умирай, Коленька, что ж я тете Люсе-то скажу… — а потом еще тише, — и Паше, когда он вернется? — и я почувствовал, как она гладит меня по голове, а на щеку, кажется, даже капнула слеза.

Точно, капнула, и на лоб тоже. И юркнули они вниз, остывая по пути, и уже холодными затекли куда-то под ухо.

— Э, э, голубушка моя, Алина Андревна, — раздался уже третий голос откуда-то со стороны, но вот он-то узнался сразу, — негоже так распускаться! Вот правду говорят, нельзя лечить родственников — нет трезвости ума при этом деле! Ты, вообще, Марфа, зачем позвала-то ее?

Ага, значит и Марфуша где-то рядом.

— Да как же я не позвала бы? Вы что такое-то Арсений Маркелыч говорите?! — возмутилась та, совершенно не стушевавшись от упрека старого врача.

Старательно скосив глаза, увидел, как доктор махнул на Марфушу рукой, а потом подхватил под локоть Алину и отвел куда-то в сторону, где видеть их я не мог совсем, но вот слышать — неплохо.

— Я бы сказал по старинке — на все Воля Божья, но вы сейчас не приемлите такого, а потому, сообразуясь с медицинскими показателями, могу просто констатировать, что мы сделали все, что было в наших силах, а теперь приходится только ждать. Да вы и сами видите это, Алина Андревна, — спокойно, но с явным расстройством в голосе, произнес Арсений Маркелович.

Алина на пару с Марфой всхлипнули, а потом невестка с надеждой спросила второго врача:

— А вы что скажете, Геворг Самвэлович? Вы же швы накладывали…

— Да там и делать-то почти ничего не пришлось, — послышался голос армянина, — всего три стежка наложил, да и рана сама уже подсыхать начала. Но вот крови он потерял много, видно ж пришлось ему на себе Любовь Михалну откуда-то издалека тащить. Вот напряженье мышц и не позволяло приостановиться кровотеченью самому.

— Так он вроде ж перетянул руку? — подала голос Марфа.

— Но Марфа Ылынечна, вы ж видели, что когда он к нам поступил, то его повязка уже на локте болталась, а не потерял он ее только потому, что она намокла и слиплась с рукавом. Не знаю, я бы тоже хотел дать хороший прогноз, но мы тут все медики, а потому какой смысл обманываться? Был бы ваш родственник здоров и крепок, как положено ему по возрасту, то сейчас, скорее всего, и таких проблем у нас бы не возникло совсем. Но я ж видел его выписку из Посадского госпиталя, ему за месяц с небольшим три раза кость чистили!

«— Все-таки три… — подумалось мне, а потом возникло недоумение: — Это откуда ж они мою выписку заполучили? — но тут же понял: — Ох, Марфа, Марфа… это ж она видно ее в чемодане моем обнаружила, когда вещи разбирала… а Алина, знать, уже успела по моей проблеме и консилиум среди своих врачей провести… а я-то все думаю, чего это она меня ни о чем не спрашивает?»

Раздраженья на женщин за такое самоуправство я, как ни странно, не испытывал, а вот умиление, почему-то, явное…

А Геворг Ашотович продолжал излагать дальше:

— Это ж не шутки, быть комиссованным с диагнозом остеомиелит с возможным рецидивом! Я, если честно… да и не при вас, Алына Андрэвна, сказано… вообще не понимаю, как ему сумели ногу-то сохранить, проще было… похоже, что просто свищ слишком высоко пошел, вот и пришлось нашим коллегам за весь организм бороться целиком. Так там, в анамнезе, еще ж и предыдущее — осколочное ранение указано, случившееся всего тремя месяцами ранее! Не долечили видно… на фронт рвался, чей поди… вот оно-то и повлекло за собой воспаление в кости. Так что вашему Николаю надо было дома сидеть и еще, как минимум, с год выхаживаться. А теперь — кто уж знает, как пойдет, организм-то у него измотанный. Так что я согласен с Арсэнием Маркэловичем полностью. Только ждать и надеяться остается вам. В данных условиях мы ничего более сделать не можем. Извините…

А я его слушал как-то отвлеченно, потому как не укладывалось у меня в голове, что вот, совсем недавно я, почти такой же сильный и ловкий как раньше, крался по улицам, а потом лихо спускался в овраг, вспомнив телом почти все свои навыки. А теперь что? Говорят, помираю вроде…

И наверно поэтому, мысли мои перескочили на самого врача, и даже «усмехнуться» сумели, констатируя тот факт, что разговаривал он чуднò — коверкал на свой национальный манер лишь имена, а вот в остальной его речи акцента не слышалось совсем.

А тот, после извинения и последовавшей за ним паузы, заговорил опять:

— Пойду я, Алына Андрэвна, проверю нашу пациентку — как она там после операции…

И я услышал стук закрывающейся двери.

Тут ко мне склонилась Марфа, и, увидев мои открытые глаза, воровато обернулась, а потом… поднесла кулак к моему лицу и тихо сказала:

— Вот только помри у меня, Колька! Я ж, как в детстве, хворостину возьму! — потом шмыгнула звучно и тем же кулаком, что только что совала мне в нос, вытерла свой, явно припухший.

Ревела что ль? Значит, жалеет, а потому можно и попросить:

— Воды… — правда голоса своего не услышал, но Марфуша поняла и так.

— Пить захотел? Это хорошо! — подсунула мне что-то под голову и принялась поить с ложечки.