Акционерное общество женщин

Далеко не все мужчины даже в умелых руках могут стать флейтой. Но домашними животными, испытывающими радость и благодарность от доброго обращения с ними, они же не перестают быть! Безмозглые, безрукие и несчастные женщины называют домашних животных козлами, или боровами, собаками, а также обобщенно: «скотина». «Вот за это я не люблю кошек», – говорят они друг другу, повествуя о несчастьях и зле, причиняемых им мужчинами, но забывая о том, что «ты просто не умеешь их готовить».

Барышни предвкушали свое триумфальное появление в Москве. В Мерано они приобрели лоск, ощущение спокойной неги, ощущение себя как подарка, который не то что подарить, а даже показать – и то великое благодеяние. Самое правильное состояние, чтобы подумать, наконец, и о кошках. Страховое общество вернет женщинам не только свободу и радость бытия, но и любовь к дрессировке домашних животных. Значит, оно поможет и мужчинам. Те слабее женщин, впадают в панику от пустяков. Комплексы и фантомы у них не от климакса, а с рождения. Они столько энергии тратят на самоутверждение, всегда за счет других, что силы их иссякают быстро. Им надо постоянно кого-то вампирить, подзаряжаться энергией, которую они сами генерируют с трудом. А сколько в их жизни объективно неразрешимых проблем, хоть они и властелины мира? Лишь на первый взгляд кажется, что в отличие от женщин мужчины срывают только цветы удовольствия от жизни. Страшное заблуждение! Взять хотя бы Костю. Вот уж кто, казалось бы, не то чтобы срывал, а просто жал снопами эти цветы. А между тем он мучился.

Шесть лет Костя лепил Настю, как Пигмалион, убив массу сил, времени и денег. А шалава Настя с каждым годом становилась все менее кроткой, хотя именно своей юной кротостью поначалу пленила Костю, уставшего от твердой жизненной позиции Кысы. Кротость сменялась требовательностью: новых глянцев, квартир, интересных раутов и поездок. Галатея ожила, и ее витальность оказалась утомительной.

Костя не устоял перед появлением юной «маши-даши», понимая, как неприглядно это выглядит со стороны: Настя в ее двадцать девять старовата, ему семнадцатилетнюю модель подавай. Кому мог он объяснить, что не молодое тело он жаждал, а кротости, отсутствия мнений, с которыми нужно считаться? Ему требовалось что-то теплое и молчаливое, дарующее покой и забвение мужских битв. Но даже счастливые пока часы с «машей-дашей» отравлялись мыслью, что заматереет и она, и дело не в том, что загрубеют пяточки, а совсем в ином… И что тогда делать?

Зато Андрей – один из Катькиных приятелей – смотрел на своих ровесников, погрязших в суетном обмене старого товара на новый, с жалостью. Давно пройдя понятия «любовь», «страсть», возможно, даже «нежность», он и его жена Татьяна, красавица и умница, которую он встретил в университете на теннисном корте, просто проросли друг в друга.

В восьмидесятых они радовались панельной трешке, которую удалось получить не у Кольцевой, а на Юго-Западе, прибавке к зарплате на тридцатку, талонам на австрийские сапоги.

В девяностых Андрей перешел в банк, в начале нулевых стал вице-президентом другого, они переехали в тихий центр, купили дачу на Рублевке, Таня бросила работу. Несколько лет ее спасали корпоративы, московские и выездные, куда Андрею по протоколу полагалось появляться с супругой. Тане нравилось быть своей в лучшем обществе, к ней относились хорошо, поскольку была она неглупа, не несла обычную для жен чванливую чушь о том, как плохо кормят в таком-то мишленовском ресторане или как нелепо была одета жена такого-то на последнем приеме там-то и там-то…

Еще несколько лет Таня радовалась тому, что Андрей был мужиком широким, не умерял ее проснувшийся аппетит к дорогим тряпкам, более того, поощрял его, считая, что покупать жене самое-самое – лучшее приложение денег, достающихся ему таким трудом. Ее радовали семь пальто, три шубы, бесчисленное количество курточек от Dior, Balenciaga, Brioni… Она одевалась то в бледно-голубой костюм от Chanel как консервативная леди, то неожиданно – для собственного пятидесятилетия – купила молодежный костюм Moschino, с красными пластмассовыми пуговицами и таким же поясом. Но с каждым годом ей все труднее было управляться с хозяйством, с мужем и с разъедавшей душу скукой.

Когда же образовалась та самая пустота, Таня, несмотря на свой ум, оказалась способной лишь на поиск врага, который, конечно, был где-то рядом, под рукой, ибо все, находящееся дальше руки, различала она уже не без труда.

Мешало не столько ухудшавшееся с годами зрение, сколько растущая умственная и душевная лень, порождавшая с каждым днем все большую усталость. Усталость больше всего и удивляла Таню: ведь кто-то должен быть виноват в том, что у нее нет сил ни на что. И враг был найден, и это оказался ее собственный муж. Тот выпил из нее всю кровь, а необходимость непрерывного утомительного контроля над ним лишала остатков сил.