Актуальный архив. Теория и практика политических игр.

Такой диалог допускал в дальнейшем мирное развитие событий. Хасбулатову и Руцкому не простили, я в этом уверен, невыполнения ряда директивных команд по взрыванию ситуации, им не простили попытки выйти из режима марионеточности и стать самостоятельными субъектами политического процесса. Об этом говорит, например, весьма любопытная фраза из статьи Юрия Сенкевича, советника Хасбулатова. «Хасбулатов, — пишет он, отмываясь от мятежного спикера и своего давнего знакомого, — кажется, всерьез вообразил себя вторым человеком в государстве». А кем он, собственно, был, должны спросить мы господина Сенкевича? Кем был председатель Верховного Совета, глава представительной власти страны, глава съезда, высшего органа власти, согласно действующей конституции? Он не был, оказывается, если судить по проговорке автора, даже вторым лицом. Но тогда он был куклой, возомнившей о себе черт знает что и подвергнутой за это, именно за это (и только за это), надрывной истерической травле такого накала и с такими информационноинтерпретационными операторами, которые применяются только по отношению к своим, побывавшим в Канаде и принявшим присягу там, а потом (здесь можно использовать только уголовный жаргон) «вертухнувшимся», «закосившим».

А как иначе понять интонацию средств массовой информации летом 1992 года? Вчерашний кумир демократов — ни более ни менее, как «верный Хас, которому сказали фас», «пес Руслан», «пес коммунистического режима», «ползущий на берег злой чечен», «наркобандит». И все это на определенной эмоциональной волне, в определенных информационных системах, с определенными связками и — с упаковкой в определенные «знаково-семантические ряды».

Теперь мы переходим к ключевому этапу в развитии событий. Предотвращение мартовско-апрельской эскалации и затяжные баталии в летне-осенний период привели к тому, что развал страны и ее весьма специфическая реинтеграция не состоялись. В ноябре 1992 года возник качественно новый геополитический расклад сил, который потребовал внесения серьезных корректив в изначальные планы. И только к марту 1993 года сформировалась новая стратегия подрыва единства двух ветвей власти, которая закончилась убийственным для них обеих референдумом.

Но и здесь задачу не удалось решить до конца, и были применены новые технологии. Резкое смещение вправо депутатской массы, определенный тип информационно-интерпретационных стратегий, применяемых оппозицией, ряд неадекватных действий, спровоцированных почти открыто теми, кто сегодня стремится изобразить парение над схваткой и изумление по поводу неожиданно пролитой крови, — все это вместе с двух сторон подрывало единство властного центра, ориентированного на поиск каких-то путей целостного движения усеченного, но все еще существующего государства. Поиск — в некоем поле собственных, пусть превратно понимаемых, но все же исторических смыслов. Политический клинч конца сентября 1993 года, Совет Федерации, стремящийся узурпировать функции обеих ветвей власти и столь же незаконный, как и указ 1400… Восстание Соколова на «съезде при свечах»[74], неудачная попытка определенных сил развязать узел за счет взрыва представительной власти и замены непокорного Хасбулатова более ведомой при всей кажущейся консервативности фигурой… Все это не получилось. Одноходовая комбинация с распадом России (взятой в тиски политического противостояния) за счет вклинивания «третьей силы» — не удалась. Времени было мало, и тогда… тогда расстрел, снятие легитимного центра, замарывание режима в крови и новая порция ИИО — теперь уже с травлей Ельцина, то есть, как я писал сразу после событий, с нелинейным снятием его имиджа.

Теперь слепому видно, что я был прав и что моя модель цепных процессов, изложенная в данной статье, не есть пустая химера. Информационно-интерпретационные операторы вчерашних союзников Ельцина, надо признать, удачно схватившие его неадекватную стратегию силового ответа, с раскладыванием колючей проволоки и пальбой по Белому дому, с адресованными силовым структурам заявлениями по нацлимиту для президента России (подхваченными вчерашним другом и братом Рязановым с иезуитской провокационностью), с позированием в полковничьих «эполетах», — сумели транслировать на Запад систему неприемлемых образов. Можно учитывать это, вводить это в расчеты, коль скоро речь идет о реальной политике, но ликовать по этому поводу (понимая, что и зачем творится) и подыгрывать этому, теряя лицо, не смеет ни один человек и политик, именующий себя государственником и представителем патриотической оппозиции. Но продолжим.