Актуальный архив. Теория и практика политических игр.

В самом деле, как западные интеллектуалы из спецслужб, столь сильные, что могли разрушить великую страну с бдительными спецслужбами, имея столь ценную агентуру, а значит, и контролируя столь важный властный ресурс, как генсек КПСС, могли заняться разрушением системы и подрубанием того сука, на который им удалось столь удачно залезть, — вместо того чтобы программировать нужные эффекты с сохранением видимости омертвелого тоталитаризма и постепенным расширением своей агентуры в высшем всевластном органе страны-конкурента, аппарате ЦК КПСС?

Один мой знакомый номенклатурщик, далеко не глупый и очень порядочный человек, недавно честно признался мне, что если бы в 1986 году их выстроили в холодный зимний день на мосту через Неву и заставили прыгать вниз головой, то, даже видя толстый слой льда на Неве, они все равно бы дружно нырнули.

Не могу взять в толк, с чего бы вдруг, имея столь совершенный инструмент, как КПСС, и контролируя столь ключевые фигуры, как большая часть высшего руководства, Запад решил пожертвовать инструментом и поломать его.

Нет, наверное, нам надо уходить от слишком простых объяснений. Кроме того, мы не имеем права признать «черной дырой» не только семьдесят лет российской истории, но и семилетие.

Будем помнить, что застигнутым этим семилетием мальчишкам десяти-двенадцати лет сегодня уже девятнадцать и вот-вот они войдут в активную политическую деятельность. Что мы им скажем? Что они воспитывались и жили в антисистеме? Что они не «совки», как оскорбительно именовали своих соотечественников перестройщики, а «пестки» — дети перестроечного безумия? А сами-то мы тогда кто после этого? Люди, перенимающие технологии, которые подсовывают им их враги, — технологии выпадения из истории, демонизации исторических периодов, разрыва цепи времен?

Открыто заявляю, что народ, принявший перестройку, не был глупо наивен. Он сделал это сознательно, осмысленно и не должен стыдиться своего выбора. Энергия масс, приветствовавших перестройку, не была черной. Другое дело, что эту энергию отлили в черные формы. Но исходный импульс был благим. И всякая попытка отрицать это, призывая к реставрации и реакции, — преступна и разрушительна.

Но что же произошло? И почему мы пришли к тому, к чему пришли? На это я попытаюсь ответить во второй части своего доклада.

Часть II.

Две перестройки.

Россия должна была взять постиндустриальный барьер. Без этого она была обречена на гибель. И сейчас в неимоверно более плохой ситуации перед ней стоит та же задача, и Россия должна будет решить ее или же погибнуть.

Но что значит взять постиндустриальный барьер? Я уже многажды говорил, что общество, построенное коммунистами к 1956 году, было реальным индустриальным социализмом в той его разновидности, которая могла быть осуществлена в России за исторически короткий срок и вслед за периодом катастрофического развития с 1915 по 1927 год.

Россия построила даже нечто большее. Ценой огромных жертв ей удалось взять индустриальный барьер без разрушения традиционного общества. Будем помнить, что разрушение «почвы», ломка традиционалистской структуры, обходилась всем странам, шедшим на такое разрушение, неимоверно дорого. Будем помнить и то, что подобная ломка, подрыв «почвы», в пока еще неопределенной, но, видимо, очень большой степени блокирует движение в постиндустриальный период. Ибо постиндустриализм в каком-то смысле является отрицанием индустриального отрицания доиндустриальных отношений, то есть превращенным возвратом к доиндустриальному бытию — новым «возвращением домой» в новом качестве.

Если некуда возвращаться, если дом, в который теперь необходимо войти, сожжен и даже фундамент его уничтожен, то есть ли основание для радости по поводу индустриальных успехов? Ведь двигаться-то надо к принципиально новому качеству! Большевики — кто вольно, а кто и невольно — совершили великое историческое деяние, и построенное ими общество при всех значительных дефектах давало возможности для ускоренного движения в эволюционном режиме, при весьма серьезных, разумеется, коррективах, но без всякого революционаризма.

Эволюционный постиндустриальный вектор движения был возможен. Он требовал смены парадигмы в пределах того же социализма. Он требовал перехода от идеологического приоритета к приоритету компетентности, он требовал иного принципа расстановки социальных акцентов. Инженерный корпус страны, ее подлинно элитные научные кадры, ее высококвалифицированный пролетариат города и труженики деревни должны были получить новый заряд для социального движения. Общество должно было быть вырвано из уравниловки.