Когда он меня бросил, я ни разу не попыталась с ним связаться, потому что знала: во-первых, это бессмысленно, а во-вторых, мое сообщение увидит она. Представлять, как они смеются надо мной или, еще хуже, сочувственно качают головами, было невыносимо. Я понимала, что единственно верная тактика – молчание, хотя и не была уверена, к чему эта тактика приведет; мне предстояло все исправить, вернуться на землю.
Я не собиралась отпускать его навсегда, а потому не могла по-настоящему предаваться горю.
Одним апрельским вечером я торчала у себя в квартире и, как в прежние времена, не находила себе места от жажды пуститься в безобразный ночной загул. Но я была еще слишком напугана и изранена, чтобы дать себе волю. Встречи с друзьями, при которых приходилось притворяться, что я разлюбила Кирана и зла на него за то, как он поступил, меня не радовали. В качестве компромисса я решила напиться в одиночестве и открывала уже вторую бутылку красного вина, когда по радио зазвучала «Не сомневайся» Боба Дилана, которую Киран любил. Мое сердце переполнилось сладкой грустью. Без раздумий и не рассчитывая на ответ, я взяла телефон и написала ему сообщение:
Через несколько часов, когда я уже выпила все спиртное в доме и валялась на кровати, тупо таращась в телевизор, прилетел лаконичный ответ:
Я прижала телефон к груди и принялась баюкать его, как младенца. Цепляясь за теплоту, угадывавшуюся в его словах, я таяла. На меня снизошло безмятежное терпение. Теперь я была уверена, что могу ждать вечно.
9
Вечно ждать не пришлось. Через три дня, наполненных моим стоическим молчанием и выдержкой, Киран позвонил и попросил о встрече на следующий день, в два пополудни, перед Музеем естественной истории.
Я соврала на работе, что заболела, и пешком дошла до Килдэр-стрит. Когда я повернула за угол, Киран нервно дергал за нитку, торчащую из рукава кардигана, стоя возле тех анималистичных зеленых изгородей, у которых состоялось наше первое свидание.
Он увидел меня, лицо его расслабилось и просветлело, и сердце весело запело у меня в груди. Я правильно делала, что ждала, осторожничала, заперев себя в четырех стенах.
Чары рассеялись, и Киран перестал быть тем ужасным человеком, что стоял на моем пороге.
Я остановилась перед ним, устремив на него полный нежности взгляд и улыбаясь с бесконечным терпением и обожанием. Во мне было столько всего, что я хотела ему дать.
В тот миг я была счастлива как никогда в жизни и не сомневалась, что покорностью, всепрощением и готовностью быть ничтожной и жалкой доказала силу и чистоту своей любви.
Я – та самая. Я прошла через страдание. На меня можно положиться.
– Я подумал, что мы можем типа начать сначала, – сказал он и поцеловал меня.
Я победила. И как же я победила? О, по-своему это было просто – мне это ничего не стоило, ведь я сама ничего не стоила.
Через две недели мы съехались.
Апрель 2013
1
Я обставляла нашу новую квартиру с неторопливым, ленивым удовлетворением. Мы разобрали вещи и вместе разложили их по местам. Наши книги жили бок о бок, но не вперемешку – такое взаимовторжение было бы чересчур даже для меня. Он поставил на подоконник рядом с моими безделушками три свои, как на подбор красивые, изящные и изысканные: статуэтку мышки, наперсток и карманные часы.
Без задней мысли я провела по ним пальцем и спросила:
– Откуда это?
Долгое время он молча продолжал разбирать чемодан, а потом наконец ответил:
– Друг подарил.
Я поняла, что это значит, и отдернула руку, точно обжегшись.
До сих пор не знаю, почему он назвал Фрейю другом, – возможно, считал, что мне не хватит мозгов сообразить, о ком он говорит, или просто не хотел произносить ее имя вслух, чтобы не впускать ее в наш дом.
С тех пор как мы помирились, мы упоминали о нашем расставании разве что туманными и мягкими намеками, признаваясь друг другу, что скучали. Мы оба вели себя так, словно нас разлучила война, но судьба вмешалась и снова свела нас вместе.
Самые главные вопросы я прояснила для себя еще в тот первый день перед музеем. Все кончено? Она уехала? Ты любишь меня? Да, да, да.
Он открыл рот, чтобы продолжить, но я поцеловала его и делала это всякий раз, когда опасные слова угрожали сорваться с его языка.
Мы купили синий фланелевый пододеяльник, форму для запекания и коврик. На воскресном блошином рынке разжились двумя любительскими портретами собак, которые теперь улыбались нам со стены в ванной и чья очаровательная простодушность напоминала о только нам двоим понятной шутке или общей истории, которых у нас на самом деле не было. Выбирая пылесос и мусорное ведро, я дрожала от возбуждения, которое не назовешь иначе как эротическим. Каждый раз, когда я открывала дверцу гардероба, где рядом с моими старыми нарядными платьями и броскими, расшитыми пайетками фуфайками аскетично висели немногие предметы его одежды, мне хотелось плакать от гордости.
2